— Щенок! Выследил… Да я тебя!.. — он выхватил «сику».
Кузьма издал предостерегающий возглас, но Аким уже ринулся ко мне. Я был безоружен, к тому же странное оцепенение овладело мной. Аким замахнулся, но в тот же миг отец подцепил его лодыжку сводом стопы. Аким грохнулся навзничь. Отец точным ударом сандалии вышиб «сику» из его руки. Подбежавшие солдаты скрутили Акима и его друга.
— Клятвопреступник! — сердито сказал отец Акиму, когда солдаты поставили его на ноги. — Я освободил тебя! Я накормил тебя и одел! Все эти месяцы ты видел от нас только добро. Ты обещал защищать меня и сына, а сам хотел зарезать!
— Прости его, сенатор! — вмешался Кузьма. — Он защищал меня. Мой друг бывает горяч…
— У тебя будет возможность просить за себя! — холодно ответил отец…
4.
Допрос вел Пилат. Он сам пожелал этого, отец не стал возражать. Прокуратор обладал полной властью в Иудее, даже сенатор, прибывший по поручению консула, не мог помешать ему отправлять правосудие. Зеленоглазого привели на допрос со связанными за спиной руками и поставили посреди зала. Прокуратор молча разглядывал преступника. К моему удивлению зеленоглазый не выглядел испуганным или подавленным. В свою очередь он с интересом смотрел на Пилата, и я не увидел в его глазах страха или хотя бы смущения — только любопытство. И, что самое удивительное, жалость.
И, что самое удивительное, жалость. Прокуратор тоже уловил это и нахмурился.
— Твое имя? — спросил сердито.
— Козма, — сказал зеленоглазый звучным голосом.
— Грек?
— Нет. Моя страна лежит к северу за Понтом Эвксинским.
— Ты привез в Иудею фальшивые денарии?
— Я.
— Зачем?
— На еду и кров.
— Почему не взял настоящие?
— У нас они столь редки, что за один денарий требуют горсть золота. Я не беден, но платить столько не могу. Поэтому купил слиток серебра, отдал мастеру и тот отчеканил мне денарии. Я не знал, что он ошибся.
— Ошибку совершил ты — когда делал заказ! — усмехнулся Пилат. — За подделку монеты в Риме строго наказывают!
— Я знал это.
— Привез бы монеты своей страны, здесь обменял на денарии, — пожал плечами Пилат. — Все так делают.
— В нашей стране не чеканят монеты из серебра и золота, — пояснил Козма. — Медные слишком тяжелы.
— Варвары… — хмыкнул Пилат. — Продать бы тебя в рабство… Я наказал бы тебя сам, Козма, но ты нужен сенатору. Думаю, в Риме тебя распнут.
— Меня повезут в Рим?
— Консул Сеян поручил сенатору найти тех, кто чеканил фальшивые денарии.
— Если сенатор думает представить меня Сеяну, то это напрасные хлопоты.
— Почему?
— Пока будем плыть в Рим, Сеяна не станет.
— Умрет? — удивился Пилат.
— Казнят. По приговору императора Тиберия. Консул послал сенатора в Иудею раскрыть мнимый заговор, а сам составил настоящий.
Пилат с отцом переглянулись, лица их посуровели.
— Откуда знаешь? — отрывисто спросил прокуратор.
— Умею предсказывать будущее.
Лицо Пилата отмякло.
— Предскажи мое!
— Это не трудно. Ты будешь править Иудеей еще шесть лет — пока не умрет Тиберий. Затем тебя вызовут в Рим, и новый император отправит тебя в изгнание. Там ты и умрешь. Всеми забытый и без славы.
— Пугаешь, надеясь избежать наказания, — улыбнулся Пилат. — Думаю, ты обычный обманщик. Зачем пришел в Иудею?
— Увидеть бога.
— Ты выбрал удачно! — захохотал прокуратор. — Как можно увидеть то, чего нет? Иудейский бог не имеет облика!
— Сын имеет.
— У Иеговы появился сын? Давно?
— Тридцать лет назад.
— Значит, уже взрослый… — Пилат продолжал смеяться. — Хотел бы я посмотреть…
— Ты увидишь его! Обещаю!
— Угрожаешь мне? — нахмурился прокуратор.
— Мои руки связаны, а вокруг — солдаты, — улыбнулся Козма. — Разве ты боишься меня?
— Ты дерзок! — покачал головой прокуратор. — И смел. Я люблю храбрых! Если суждено умереть, лучше сделать это весело.
Я люблю храбрых! Если суждено умереть, лучше сделать это весело. Кессарийский трактирщик сказал сенатору: ты лекарь! Это так?
— Трактирщик сказал правду.
— Скажи тогда, чем я болен?
— Ты здоров, прокуратор. Сенатор и его сын, которые сидят рядом, тоже здоровы. В этом зале только один человек болен — солдат у дверей. Он пил много сикера и погубил свою печень. Его уже не спасти…
В наступившей тишине особенно громким показался звук металла, ударившего о камень. Солдат, стоявший у дверей, выронил пилум.
— Авл! — сердито окликнул Пилат. — Подойди!
Провинившийся легионер подошел, ступая негнущимися от страха ногами.
— Ближе!
Прокуратор внимательно осмотрел дрожащего солдата.
— Ноги отекли, глаза пожелтели, — заключил он. — Похоже, ты прав! Почему решил, что он пил сикер? Мои солдаты любят вино.
— От Авла пахнет сикером.
— Всегда считал, что сикер — яд! — заключил прокуратор. — Уведи Авла! — велел он центуриону. — И вели дать двадцать палок! Солдат не должен бояться смерти!
— А ты не боишься ее, прокуратор?
Вопрос Козмы был настолько дерзок, что я похолодел. Я увидел, как у Пилата дернулась бровь, но вспышки гнева почему-то не последовало.
— Все боятся смерти, — спокойно ответил Пилат. — Но храбрый солдат, видя ее, не бросает оружие.
— Солдату суждено пасть от руки врага или быть казненным за трусость, — продолжил Козма. — Выбор небогатый.
— У кого он лучше? — пожал плечами Пилат.