— Броню бить! — пояснил Аким, рассматривая. — Со ста шагов любую лорику прошьет!
Я взял у него стрелу и наложил на тетиву. Она поддалась с трудом, но, сцепив зубы, я оттянул ее к уху и спустил. Тетива больно щелкнула меня по левому запястью — я даже вскрикнул. Но тут же забыл о боли.
Стрела вонзилась в балку потолка, едва не пробив ее насквозь — такой силы оказался удар. Нечего было и думать вытащить ее обратно.
— Десять денариев! — воскликнул обрадованный хозяин. — За такой лук это даром!
— Два! — возразил я.
— Девять, молодой господин! Это последняя цена!
— Три…
— Такой лук вы не найдете нигде!
— Он лежит здесь со времен войны Красса с парфянами! Ему сто лет!
— Зачем говоришь так, господин?! Привезли осенью! Это лук начальника парфянской конницы, я заплатил за него полновесный золотой аурей и теперь продаю себе в убыток…
Мы торговались долго и яростно. Я помнил, что в моем кошельке всего пять денариев, в то же время ничто в мире, как мне тогда казалось, не могло заставить меня расстаться с таким чудным оружием. Будь я опытнее, то вернул бы лук хозяину и сделал вид, что ухожу — торговец сразу бы сдался. Но я крепко сжимал лук, не желая даже выпускать его из рук, и торговец это прекрасно видел. Дойдя до цены в шесть денариев, он не уступал ни асса. Я растерянно оглянулся на Акима, и тот улыбнулся:
— Пусть будет шесть! Стрелы — в придачу!
Хозяин замялся, но Аким грозно нахмурил брови, и торговец поспешно кивнул.
— Доставишь все в дом, где с тобой и рассчитаются. Он расскажет, как нас найти, — Аким указал на Афинодора, — и кто тебе заплатит. Смотри, чтобы принесли именно те вещи, что мы выбрали!
Хозяин, воздев руки к небу, заверил, что он самый честный торговец, что в Риме это подтвердит любой, но Аким, тем не менее, вытряхнул стрелы из мешка, пересчитал (их оказалось всего одиннадцать) и осмотрел каждую. После чего, предоставив возможность Афинодору объясниться с торговцем, мы вышли из лавки.
— Плут! — весело сказал Аким, когда мы оказались на улице, и я понял, что это он о торговце. — Но лук у него действительно хорош.
— Но лук у него действительно хорош. Трофей… Купил у какого-то легионера за сестерций. Можно было поторговаться, но Юний платит…
Только сейчас я сообразил, что горячо сражался за чужие деньги. Почувствовал досаду. Но радость тут же охватила меня: замечательный лук достался мне даром. Руки мои еще помнили удобную для хвата рукоять, страшную силу вощеной тетивы, и я весело зашагал рядом с Акимом.
* * *
Утром следующего дня Аким вновь разбудил меня. В этот раз я проснулся сразу: накануне вечером мы ужинали без танцовщиц и музыкантов, и я был осторожен с вином.
— У нас говорят, что завтрак нужно заработать! — весело сказал Аким, подавая мне щит и деревянный меч. — Согласен?
Я молча накинул тунику. Мы вышли в перистиль и изготовились. Аким держал меч странно — у головы, направив тупое острие деревянного клинка прямо мне в лицо. Я заслонился щитом и сделал выпад снизу. Аким легко отбил удар — и так сильно, что я едва не выронил меч.
С первых же мгновений я понял, что имею дело с умелым противником. Аким порхал вокруг меня как танцор, молниеносно нанося удары и легко уклоняясь от моих выпадов. Это было непривычно, в легионе учат по-другому. Римский воин носит большой щит-скутум, которым и заслоняется от ударов, поэтому бьет мечом из-за него — в лицо, ногу или живот врага. Тяжелая лорика, обитый металлом скутум, шлем, калиги, подкованные железными гвоздями — в таком вооружении не потанцуешь. Отбивать удары мечом и вовсе глупо — лезвие может сломаться, или же острие врага скользнет по твоим пальцам… Аким же словно играл мечом — то колол им, то рубил, то останавливал мои выпады. Будь на моем месте простой легионер, Аким победил бы сразу, но отец не зря учил меня. Я быстро освоился с манерой противника, и стал уверенно теснить его. Аким отчаянно закрывался щитом, я уже предчувствовал победу, как вдруг мой удар провалился в пустоту. Я невольно сделал шаг вперед и сразу почувствовал прикосновение тяжелого дерева — Аким держал лезвие у моей шеи.
— Нет больше в Риме центуриона Марка Корнелия! — сказал он, улыбаясь.
Я едва не заплакал от досады — Аким перехитрил меня, притворившись побежденным.
— Аве! — послышалось от дома. Я оглянулся: отец стоял на ступеньках, наблюдая за нами. Я насупился.
— Ты сражаешься, как гладиатор! — сказал отец, подойдя к Акиму. — Римские воины так не дерутся. Приходилось выступать на арене?
— Нет, сенатор!
— Попробуй со мной! — отец забрал у меня меч и щит.
Я поднялся по ступенькам дома — сверху было лучше видно. Я сразу понял, что отец достаточно долго наблюдал за нами и сделал выводы: он не ринулся на врага, чтобы подавить его мощью атаки, а осторожно, словно играя, закружил вокруг противника, прощупывая его оборону быстрыми легкими выпадами. Аким тоже прекратил свои танцы, да и мечом действовал редко, больше отбиваясь щитом. Скоро стало ясно, что префект превосходит в мастерстве гостя — щит Акима едва поспевал встретить меч отца, о том, чтобы напасть самому, Аким уже не думал. Я с замиранием сердца ждал решающего удара, как вдруг гость резко выбросил вперед руку со щитом. Он предугадал удар — лезвие отцовского меча пробило сплетение ивовых прутьев; в то же мгновение Аким дернул щит вверх, и рукоять выскочила из отцовских рук. Но нанести решающий удар Аким не успел. Отец присел и подъемом стопы зацепил его за лодыжку. Аким свалился навзничь, отец вскочил и вытащил меч из щита. Аким тоже вскочил; противники, как ни в чем ни бывало, вновь стояли напротив один одного.