Те сатурналии выдались грустными. Я с детства любил этот милый веселый праздник. По улицам ходят толпы ряженных, заходят в дома, поют песни, поздравляют хозяев. Рабы получают свободу на несколько дней, хозяева управляются сами. За столом собираются близкие, преподносят друг другу заранее подготовленные подарки (дети получают больше всех), затем благодарят богов за ниспосланные милости… Но в этот раз за столом пустовало место Випсании, и даже мои сестры, пришедшие со своими мужьями и детьми, не могли скрасить отцу горечь потери.
* * *
В январские иды, в год консульства Тиберия Цезаря Августа и Луция Элия Сеяна мы с отцом находились в его префектуре и занимались тем, что просматривали пергаментные свитки с хозяйственными записями. У отца возникло подозрение, что поставщики древесного угля обманывают нас, и мы проверяли, сколько и по какой цене мы купили угля в предшествующие годы. Эту работу следовало поручить вольноотпущеннику, ведавшему хозяйством двора, но его-то отец как раз и подозревал в сговоре с угольщиками. Мы работали увлеченно и как раз начинали выводить вольноотпущенника на чистую воду, как в дверь постучали.
— Войдите! — ответил отец недовольно.
Это был Скавр, центурион дежурной когорты. Торопливо выбросив руку в приветствии, он выпалил с порога:
— У ворот центурион с солдатами. Говорит, прибыл из Рима по поручению консула.
Отец встал. По его лицу я сразу понял, что далее заниматься углем нам не придется.
— Ты впустил его? — спросил отец.
— Нет! — Скавр замялся. — Я поступил неправильно?
— Правильно, — успокоил отец. — Как выглядят гости? Сколько их?
— Центурион и восемь солдат. В полном вооружении, верхом. С ними еще какой-то старик, по одежде — вольноотпущенник. Видно, что они долго скакали. Уставшие, одежда в грязи.
— Преторианцы на лошадях, — усмехнулся отец. — Неделя пути… Этот контуберний не скоро сможет маршировать по римским улицам. Построй во дворе свободных солдат! — велел он Скавру. — В полном вооружении. Затем впусти гостей. Отведите их лошадей в конюшню, гостям предложи умыться и вина с дороги. Затем препроводи сюда. Вели преторианцам оставить пилумы и щиты в казарме, станут сопротивляться, окружи и отбери силой. Мечи пусть сохранят. Не хватало, чтобы они своими палками чаны с металлом перевернули, — пояснил он Скавру, но я сообразил, что вовсе не это соображение заставило отца отдать приказ. Скавр это тоже понял.
— Будет исполнено, префект! — улыбнулся он и убежал.
Отец подошел к шкафу и достал панцирь; короткий, из двух пластин, выкованных по форме тела — защитное вооружение префекта. Панцирь был позолочен и украшен бронзовыми медалями, полученными отцом в легионе. Я помог ему застегнуть ремни, затем быстро надел свою центурионскую лорику. Без медалей. Шлемы остались в шкафу. Мы накинули перевязи с мечами и встали у стола. На душе у меня стало тревожно. Я не помнил, чтоб мы встречали гостей при оружии.
Я не помнил, чтоб мы встречали гостей при оружии.
Мы успели. Дверь распахнулась, и в зал стремительно вошел невысокий плотный центурион в кованном, как у отца, панцире. Лицо его было красным от гнева.
Публию Элию Сеяну, так звали гостя, было двадцать пять, то есть он был совсем молод для должности центуриона преторианцев, привилегированного, личного войска императора, служить в котором было великой честью даже для родовитых патрициев. Центурионами у преторианцев становились, как правило, люди заслуженные, но Публий был племянником самого Сеяна, поэтому обязательные для всех нормы не действовали. На госте был богатый плащ, забрызганный грязью, в грязи были его шерстяные штаны — «браки» и изящные сапоги из мягкой кожи. Ножны и рукоять меча Элия были украшены золотом, золотые узоры змеились и на грудной пластине панциря — слишком богатый наряд даже для преторианца. Ступал центурион не слишком уверенно, широко расставляя ноги — отец был прав, говоря о последствиях скачки пехоты на лошадях. Легионеров учат ездить верхом, но делать им это приходится редко. Особенно изнеженным преторианцам…
Все это я разглядел и узнал потом. В тот миг я видел лишь перекошенное гневом лицо гостя и невольно потянулся к мечу. К счастью, преторианец не заметил моего движения.
— Почему не пустили моих солдат?! — вскричал гость с порога. — Кто смеет препятствовать посланцу консула?
В дверном проеме я заметил мелькнувшую голову Скавра и сообразил: центурион истолковал веление префекта по-своему.
— Откуда мне знать, кто ты? — спокойно ответил отец. — Это монетный двор Рима, его строго охраняют. Посторонний может войти сюда лишь с моего разрешению или по велению римского консула. Так приказал мне сам Август, а сын его, Тиберий, этого повеления не отменял.
— Я… — начал было гость, но потом молча достал из сумки на боку свиток в красном кожаном футляре и протянул отцу.
Отец молча развернул пергамент. Я глянул через его плечо. Это был указ об оказании всякого содействия посланнику консула Рима, Публию Элию Сеяну. Указ скрепляла печать консула.
— Чем могу помочь? — спросил отец, возвращая свиток Элию.
— Я хочу осмотреть монетный двор.
— Что именно?