Центурион бросил на меня злобный взгляд и отошел. Я опустил добычу на пол.
— Меня зовут Медея! — горячо прошептала мне на ухо плясунья. — Любой раб за сестерций отведет тебя в мою комнату. Приготовь серебряный денарий, и ночью ты захлебнешься от счастья!
«Скажи это Приску!» — хотел вымолвить я, но, вспомнив наставления Валерии, промолчал. Кивнул.
Плясунья убежала, я вернулся к столу.
— Как тебе удалось? — полюбопытствовал Пилат, когда я подошел, и сам же ответил: — Умен! Первым из гостей догадался! Герой! Герою положена награда, и этой ночью ты ее получишь.
На Медею еще никто не жаловался! — Пилат захохотал.
Я глянул в зал. Моя удача не осталась незамеченной, и те из гостей, кто был потрезвее, переняли прием. Римляне несли на плечах похищенных сабинянок, те довольно визжали и болтали в воздухе ногами. Аким сумел схватить сразу двоих, одну из танцовщиц он великодушно скинул на руки Леониду, и за дальним столом началось знакомое мне перешептывание. Поскольку на пиру у Пилата рабам возлежать не полагалась, переловленные танцовщицы скоро убежали, застолье продолжилось. Я с удовольствием покинул бы зал вместе с плясуньями, но Валерия велела ждать… От скуки я стал прислушиваться к разговору Пилата с отцом, и сразу понял, что обсуждают они отнюдь не прелести сириек.
— Ты не знаешь этой страны и этих людей! — сердито говорил Пилат. — Иудей станет чеканить монету с ликом императора? Они наши денарии брать в руки брезгуют! Их бог, видишь ли, запрещает изображать людей! И ведь не прикоснулись бы, не вели мы платить подать Риму таким серебром. Знаешь, кто у них самый презренный человек? Сборщик налогов, мытарь по-местному! У нас это почтенная должность, люди готовы на многое, чтоб ее занять, а у них мытарь — изгой. По двум причинам. Во-первых, собирает подать ненавистному императору, во-вторых, постоянно имеет дело с монетами, где этот император изображен. Проклятое племя!..
— В провинции живут не только иудеи, — возразил отец. — Есть греки, римляне.
— Греки сплошь заняты торговлей, а римлян — горстка!
— Не совсем горстка, да и горсть горсти рознь… Помнишь Марка Антония, прокуратор?
— Помню!
— Когда они с будущим Августом делили Рим, Антоний выбрал восточные провинции. Почему?
— Из-за Клеопатры.
— Нет, прокуратор, Клеопатра помогла Антонию эти провинции потерять — вместе с жизнью. Марк Антоний, чтоб о нем не писали, был отличным полководцем и знал, что легионы, расквартированные на востоке, лучшие. С ними он мог завоевать мир.
— Не завоевал…
— Легионы не захотели сражаться с братьями, которых вел Август. А если б захотели, неизвестно, кто правил Римом сейчас.
— Тиберий Цезарь Август! Кто ж еще?!.
— Ценю твою преданность императору и сам его почитаю, потому поручение консула исполню добросовестно.
— Исполнить можно по-разному, — раздражено сказал Пилат. — Что ты станешь делать, если выяснится, что никакого заговора нет, а эти монеты — всего лишь глупые фальшивки?
— Так и доложу Сеяну.
— Консул будет недоволен. Он ждет сообщения о заговоре.
— Консул велел мне докопаться до истины, а не придумывать, чего нет.
— Он так и сказал? — недоверчиво спросил Пилат.
— Так, прокуратор!
— Клянешься?
— Юпитером!
— Рад слышать это, — улыбнулся Пилат. — Признаться, когда мне доложили: приехал сенатор с поручением от консула, я подумал: «Беда!» Если б ты знал, Луций, сколько гадостей пишут про меня в Рим! Эти иудеи — первые кляузники в мире! Они нападают на моих солдат, солдаты, естественно, дают отпор наглецам, убитые и раненые с обеих сторон — что же? Будь это другая провинция, вождей племени обвинили бы в мятеже и распяли. Но это Иудея! Первосвященники, не отрицая самого факта нападения (попробуй отрицать, когда убитых возят повозками!), пишут в Рим, что Пилат спровоцировал бунт! Дескать, Иерусалим — священный город, в него нельзя вносить изображения животных и людей, а легионеры прокуратора вошли со своими орлами и изображениями императора на вексиллиях, чем оскорбили чувства верующих! Ты слышал такое! Мы, выходит, должны ходить по своей провинции без орлов и знамен!
Отец сочувственно покачал головой.
Но это Иудея! Первосвященники, не отрицая самого факта нападения (попробуй отрицать, когда убитых возят повозками!), пишут в Рим, что Пилат спровоцировал бунт! Дескать, Иерусалим — священный город, в него нельзя вносить изображения животных и людей, а легионеры прокуратора вошли со своими орлами и изображениями императора на вексиллиях, чем оскорбили чувства верующих! Ты слышал такое! Мы, выходит, должны ходить по своей провинции без орлов и знамен!
Отец сочувственно покачал головой.
— Мы отняли у них право суда, потому что когда ловили разбойника, убившего римлянина, иудеи делали все, чтоб отпустить того на волю. Разбойники повисли на крестах, где им самое место, после чего ко мне стали водить несчастных бродяг, требуя, чтобы я их распял. «За что?» — спрашиваю. Отвечают: «Он плохо говорил о нашем боге!» Мне есть дело до их бога? К тому же, если он бог, пусть сам разбирается с теми, кто его хулит! Какой он бог, если его не боятся?
— Мы наказываем тех, кто не приносит жертвы Юпитеру! — возразил отец.