Он пошел по подвалу, остановившись на полпути через потрескавшийся цементный переход. Здесь стояла коробка предохранителей, привинченная болтами к основанию, а за ней — ящик инструментов. Ричардс взял лом и продолжал путь, не отрывая глаз от пола.
У дальней стены слева он обнаружил главный люк канализации. Он приблизился и осмотрел его, постоянно думая, догадались ли они уже, что он здесь.
Люк был закрыт толстой стальной решеткой. Она была трех футов в поперечнике, и с другой стороны была щель, чтобы вставить лом. Ричардс просунул его в щель, нажал на рычаг, приподняв крышку люка, и наступил ногой на лом. Он засунул обе руки под край крышки, напрягся и опрокинул ее. Она упала на цементный пол с грохотом, от которого в смятении запищали крысы.
Труба уходила вниз под углом в сорок пять градусов, и Ричардс предположил, что ее глубина не может быть больше двух с половиной футов. В ней было очень темно. Клаустрофобия вдруг наполнила его рот ватой. Слишком мало места, чтобы двигаться, даже чтобы дышать. Но это было необходимо.
Он перекатил крышку назад и положил ее на край люка таким образом, чтобы он мог схватить ее, когда спустится вниз. Потом он вернулся к коробке предохранителей, сбил ломом висячий замок и раскрыл ее. Он собирался уже начать вынимать предохранители, когда ему в голову пришла другая идея.
Он подошел к газетам, наваленным грязными желтыми кучами по всему восточному краю подвала. Затем он выудил смятый коробок спичек, которыми он зажигал свои сигареты. Оставалось три спички. Он оторвал кусок газеты и свернул его в кулек; засунул его под локоть, как бумажный колпак, и зажег спичку. Первая спичка погасла от сквозняка. Вторая выпала из его дрожащих пальцев и зашипела на мокром бетоне.
Третья спичка зажглась. Он поднес ее к бумажному фитилю, и тот расцвел желтым пламенем. Крыса, почувствовав, должно быть, что происходит, пробежала по его ноге и бросилась в темноту.
Страшная необходимость действовать срочно наполняла его, и все же он дождался, пока пламя не разгорелось. Спичек больше не было. Он осторожно сунул горящий фитиль в расщелину бумажной стены, которая доходила ему до груди, и смотрел, как пламя распространяется.
Огромный нефтяной резервуар, обслуживающий здание ИМКА, примыкал к соседней стене. Он мог взорваться; во всяком случае, Ричардс на это надеялся.
Уже бегом он вернулся к коробке предохранителей и стал выдергивать длинные трубчатые предохранители. Он успел выдернуть почти все, пока не погасли огни в подвале. Он ощупью нашел дорогу к люку канализации, освещаемому теперь только дрожащим светом горящей бумаги.
Он сел на край, свесив ноги, а затем медленно сполз вниз. Когда его голова опустилась ниже уровня пола, он уперся коленями в края шахты, чтобы удержаться, и вытянул руки над головой. Работа шла медленно. Двигаться было тесно. Свет от огня стал ослепительно ярким, а треск пожара наполнял его уши. Вот его пальцы нащупали край отверстия и двинулись дальше, пока не схватили решетчатую крышку люка. Он медленно потянул ее на себя, удерживая ее тяжесть мышцами спины и шеи. Когда, по его расчету, дальний край крышку был готов встать на место, он сделал последний отчаянный рывок.
Крышка упала на место со звоном, больно ударив Ричардса по запястьям. Ричардс расслабил колени к скатился вниз, как мальчишка с горы. Труба была покрыта слизью, и он беспрепятственно проехал около двенадцати футов до того места, где труба поворачивалась горизонтально. Удачно ударившись ногами, он встал, как пьяница, прислонившийся к фонарному столбу. Но попасть в горизонтальную часть он не мог. Изгиб трубы был слишком крутым.
Клаустрофобия разрасталась, наполняла рот, душила. «В западне», стучало в мозгу.
Клаустрофобия разрасталась, наполняла рот, душила. «В западне», стучало в мозгу. «В западне, в западне, в западне».
Пронзительный крик поднимался в горле, и он подавил его.
«Успокойся. Конечно, это очень банально, очень избито, но нужно сохранять спокойствие здесь, внизу. Спокойствие. Поскольку мы тут, внизу трубы, и мы не можем подняться вверх, и не можем спуститься, а если проклятый нефтяной бак взорвется, из нас получится замечательное фрикасе, и…»
Он стал медленно крутиться вокруг себя, пока не уперся в трубу грудью. Покрывавшая трубу слизь облегчала его движения. В трубе было теперь очень светло и становилось теплее. Решетчатая крышка отбрасывала тень, как от тюремной решетки, на его напряженное лицо.
Лежа теперь на груди, животе и чреслах, с коленями, согнутыми в нужном направлении, он смог скользнуть чуть ниже, так что его ступни и лодыжки вошли в горизонтальную часть колена трубы, а сам он оказался в коленопреклоненной позе. Все равно недостаточно. Его ягодицы упирались в твердое керамическое покрытие над входом в горизонтальную часть.
Ему слышались смутные выкрики команд за мощным треском огня, но это могло быть воображение, обостренное и разгоряченное сверх всякого предела.
Он стал двигать мышцами бедра и голени в утомительном раскачивающемся ритме, и мало-помалу колени стали отъезжать из-под него. Он вновь протиснул руки вверх, чтобы освободить себе место, и теперь лицо его лежало прямо на слизи. Он вот-вот мог пролезть. Он как мог изогнул спину и начал отталкиваться руками и головой, единственным, чем он мог действовать в качестве рычага.