— Нажрутся, а потом в электроустановки лезут… Включал чего?
Я оглядел черные экраны, поблескивающие в луче фонаря. Интересно, я сначала их отрубил, а потом сам отрубился, или… наоборот? Ни черта не помню!
— Один пил, или с компанией? — спросил седой, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.
Ох! Я вдруг вспомнил. А Саня-то где? Хотя… Нет, он, кажется, ушел раньше.
— Вроде, один…
— А вот это плохо! — наставительно сказал молодой. — Пьянство в одиночку — первый признак алкоголизма.
— Шел бы ты домой, парень, — седой похлопал меня по спине.
— Нечего тебе здесь делать! Еще шею сломаешь в темноте. Давай мы тебя до выхода проводим…
Они решительно подхватили меня под руки, освещая путь фонариками, повели по коридорам, переходам и лестницам института, ставшего вдруг пустым и мертвенно-гулким, как развалины древнего храма, и, наконец, вывели за проходную.
— Отоспись, как следует, — сказал седой на прощание. — У тебя еще все воскресенье впереди. В обед бутылочку пива можно. А с понедельника завязывай…
Пошатываясь и дрожа от похмельной прохлады, я побрел через парк, отделяющий территорию института от населенных кварталов. В парке тоже было темно, хотя обычно там горят фонари. Если бы не луна, маячившая в просвете между деревьями, не знаю, как долго я плутал бы среди стволов. Через каждые десять — пятнадцать шагов мне приходилось останавливаться и отыскивать ее в небе. Неожиданно она пропала совсем. Я сделал еще несколько шагов по инерции и вдруг больно натолкнулся на что-то твердое. Это была стена дома. Я оказался в городе, не заметив, как вышел из парка. Здесь царила все та же тьма, ни одно окно не светилось, фонари торчали черными столбами на фоне смутно прорисованных громад домов.
Похоже, весь город вырубило.
Идти по темным улицам было жутковато. Казалось, город вымер, и теперь я вечно буду бродить здесь один… Хотя, нет! Вон впереди какой-то неясный силуэт. Настолько бледный, что не поймешь, есть он там или нет… Да, вот я уже слышу его шаги. Человек спешит, торопится. На работу, должно быть. В ночную… Только вряд ли удастся ему сегодня поработать, без света и электричества. Кстати, надо спросить, может, он знает, что произошло со светом…
Я уже открыл было рот, чтобы поздороваться, как вдруг заметил нечто странное. Темный силуэт прохожего на мгновение загородил от меня луну, но она, как ни в чем не бывало, продолжала светить сквозь его голову!
От неожиданности я споткнулся и чуть не загремел носом об асфальт.
— Уй-йо моё!
Встречная фигура остановилась и вдруг произнесла голосом Тележкина:
— Бачило, ты?
— Саня? — я изо всех сил помотал головой, стряхивая дурацкое наваждение. — А ты чего тут делаешь?
— Что делаю! Тебя ищу! С самого, считай, возвращения!
— Возвращения — откуда?
— Оттуда! Не спрашивай, а то поседеешь! — он схватил меня за руку. — Пошли, надо поговорить!
Ничего не соображая, я бежал за ним, поминутно запинаясь о кочки и рытвины, бордюры и поребрики, и когда, наконец, плюхнулся на диван в его комнате, перед глазами у меня плавали разноцветные круги, подозрительно напоминающие ломтики лимона.
Саня принес с кухни зажженную свечу.
— Ну а теперь объясни мне, — еле сдерживая ярость, заговорил он. — Что за хреновину вы спаяли вместо нормальной машины?!
— Какой машины? — не понял я.
— Времени! — заорал он. — Без толку убитого времени!
— Тележкин… — прошептал я, еще не веря. — Ты что, правда, залез в камеру?!
— А что ж мне, пятьдесят лет ждать, пока вы раскачаетесь? Работнички! Рассчитать толком не могут! Зря только смотался!
— Смотался? — я смотрел на Тележкина, как на чудо природы. — Да ты хоть понимаешь, что совершил?! Первый в мире успешный бросок во времени!
— Кой черт, успешный! Ты знаешь, куда меня закинул, придурок?!
— Ну-ну, рассказывай! — я в нетерпении ерзал по дивану. — Только по порядку! Что ты чувствовал?
— Да ничего я не чувствовал! — отмахнулся Саня. — Испугаться даже не успел. Чпок — и в стогу.
— В каком еще стогу?
— А я знаю? Стоит стог сена посреди поля.
— Испугаться даже не успел. Чпок — и в стогу.
— В каком еще стогу?
— А я знаю? Стоит стог сена посреди поля. Я в него прямо с высоты — хренакс!
— С большой высоты?
— Да черт бы ее мерил! Метров пять. И зачем вы свою жлыгу так высоко подвесили?
— Ну, ты, Саня, везунчик! — я только головой покачал.
— Ага, щас! — Тележкин плюнул на пол. — Не зря говорят: если все идет хорошо, значит, не туда. Выкинуло посреди поля, города не видать, и в какой он стороне — неизвестно. Пока нашел дорогу, пока добрел до Миллионной улицы — это, оказывается, Кирова раньше так называлась — Миллионная! Понтов на миллион, а городишко-то — деревня-деревней! Куры ходят, свиньи. Асфальтом и не пахнет! А пахнет каким то… как в зоопарке, короче. И народ — прямо дикий. Уставятся, рот разинут и смотрят. В окна повысовывались, будто им парад нудистов показывают. Один так с телегой в чужой огород и въехал, забор повалил. Старухи крестятся… Ну прямо чувствуешь себя, как клоун в цирке!
Ладно. Пошел я в Гостиный Двор. Высотное, можно сказать здание — целых два этажа! Если б не он, я бы вообще города не узнал. Церкви какие-то, штуки три рядом. Откуда у нас церкви?