Но каждый из них уже слышал и сам повторял слова запретного языка. А значит, все они были обречены.
— Нет. Не могу.
Наташа зло толкнула дверь. В кухне никого не было. Тихо потрескивала остывающая плита. На разделочном столе валялись колбасные шкурки и пустая бутылка. Вторая бутылка лежала под столом. Наташа, не останавливаясь, прошла в кладовую и заперлась. Здесь было темно и тихо, голоса снаружи почти не доносились. Пахло корицей и лавровым листом.
Я слишком долго жила с людьми, подумала Наташа. Он сам привел меня к ним и требовал, чтобы я ничем не отличалась…
Она прислонилась спиной к шершавой бревенчатой стене, закрыла глаза.
Я поверила. Поверила, что тоже человек, что умею думать, как они, любить, как они. Быть счастливой, как они… И вот что получилось. Я больше не могу охотиться на них! Не могу! Ты сам виноват, Стылый! Делай теперь со мной, что хочешь!
В душной тьме кладовой вдруг вспыхнули два волчьих уголька, холодная рука осторожно коснулась сердца. Наташа вскрикнула, вгляделась в темноту.
Нет, показалось. Никого тут нет. И все же Стылый померещился неспроста. Он думает о ней. Не выполни она приказ, и этой же ночью здесь будет отряд вурдалаков, вместе со стариком, которому Морок поручает самые «мясные» дела. И тогда никто не спасется. Во всей округе не останется ни одного живого человека. Даже деревня на том берегу будет вырезана до последнего ребенка. Такого допустить нельзя. Другие ей безразличны, но она должна спасти Игоря!
А для этого придется… Черт! Для этого она должна выполнить приказ. Сделать все самой, устранить тех, кто видел и читал надпись, а это значит — весь лагерь. Другого выхода нет.
Потом — чаша. Чаша Тха — так на самом деле называется эта штука, никакой она не остракон, то есть не черепок для записей, как болтают люди, а самый обычный предмет вурдалачьего обихода. И, конечно, надпись на ней совсем не предназначена для человеческих глаз. Что делать с чашей? Уничтожить, прежде чем Игорь узнает о ней! Если сделать все быстро и незаметно, то… есть надежда.
Наташа прислушалась. Кто-то прошел совсем рядом, за стеной.
— Мы сегодня ужинать будем, или нет?! — негодующе прозвенел голос доцента Скрипко. — Я сейчас Наталью съем в сметанном соусе!
Простите, люди, подумала Наташа.
Привычным, даже в темноте безошибочным движением, она взяла с полки банку со специями, отсыпала в ладонь пахучих цветков, слегка размяла и, поднеся ладонь к лицу, зашептала над ними слова того самого языка…
Минуту спустя в кухню уже трудно было войти от жара и витающих там запахов нестерпимо аппетитного свойства. В печи ревело пламя, а на плите, захлебываясь, пускали апры разнообразные кастрюли.
Банкет затевался на славу. На длинном, как дорога, обеденном столе под навесом стояли котелки с винегретом, кастрюли с вареной картошкой, испускающие такой пар, что над ним хотелось дышать для профилактики простудных заболеваний. Вскрытые банки с тушенкой нетерпеливо ожидали момента соединения с картошкой в изумительную закусь. В двух жестяных лотках, заменивших противни, шкворчало жареное мясо по-бургундски, парадная рыба, запеченная в углях, заняла почетное место в центре стола. В тарелках уже светились крутые яичные желтки, стыдливо полуприкрытые майонезом. Укроп, петрушка и прочая зелень оживляли стол пучками и в мелкую сечку. Умельцы уже колдовали над лабораторными колбами, разводя спирт.
Стараясь не встретиться ни с кем глазами, Наташа поставила на стол последний салат и пошла прочь.
— А где же Игорь? — спросил кто-то. — Ау! Дементьев!
— За ним пошли! — резко обернулась Наташа. — Он позже подойдет. Просил начинать без него!
— А ты куда? — взрыкнул подвыпивший Мхат. — Ну-ка, садись поближе, Соловьянова, разговор есть! Очень для тебя важный!
— Сейчас, сейчас приду! — отмахнулась Наташа.
Ее больше не интересовали разговоры. Ни малейшего значения не имеет, что говорят и думают все эти люди, очень скоро никого из них не будет. Теперь самое главное — чаша Тха. Добраться до нее как можно скорее! Каждое мгновение дорого…
Наташа обогнула кухню и, свернув с тропы, углубилась в лес. Нужно сделать крюк, чтобы выйти к палатке артефактов с той стороны, которую не видно от стола. Ухо уловило хоровой стеклянный звон. Первый тост подняли. Что-то быстро. Обычно Мхат по каждому поводу разводит речи на полчаса. Ладно, главное — все в сборе, и ей никто не помешает.
Она уже видела палатку в просвете между деревьями, когда позади вдруг стал слышен быстро нарастающий треск сучьев. Кто-то ломился через бурелом следом за ней. Наташа прижалась к дереву, но было поздно. Рогачев вывалился из кустов прямо на нее, будто и в самом деле шел, как медведь, по следу.
— Наташка! Стой! — прохрипел он тяжело дыша. Ты куда?!
Он был пьян и страшно возбужден. Чего доброго, еще крик поднимет, подумала Наташа.
— Ну чего вы сорвались, Константин Сергеевич? Сказала же — сейчас приду! Что мне уж и отлучиться нельзя?
Мхат вдруг пошел прямо на нее, широко расставив руки. Даже при своем маленьком росте он теперь точь-в-точь походил на медведя-шатуна.
— Брось, Соловьянова! — взревел он. — Я все про тебя знаю! Давно слежу! Грибы твои, травки — все видел! А сегодня — банкет за пять минут откуда взялся? Ведьма ты! Ведьма, чертовка зеленоглазая! Жить без тебя не могу!