— Уволь ты меня! Не хочу я об этом говорить! Там увидишь, как…
Обед кончился, мы вышли из столовой. Федор Ильич протянул мне руку.
— Ну, прощай, парень! Нам — на работу. Да и тебе уж скоро…
Я покачал головой.
— Нет. Сам не пойду. Буду скрываться, пока не поймают и силой не отведут. Кстати, у меня оправдание: я же не знаю, где этот девятый бокс! А искать и не собираюсь…
Федор Ильич потрепал меня по плечу.
— Молодой ты еще… Кто ж девятый бокс ищет? Он сам тебя найдет!
…Я снова брел широкой, может быть, главной магистралью ада, старательно избегая всяческих ответвлений, а особенно въездов в ворота какого-то нескончаемого химкомбината, тянувшегося вдоль дороги. Черт его знает, как он выглядит, этот девятый бокс, и каким образом он будет за мной охотиться. Лучше не соваться, куда попало. И все же веселая бесшабашная, с огоньком, жизнь компании Федора Ильича не давала мне покоя. Почему, черт побери, я не могу закрутить пусть мимолетный, но бурный романчик с какой-нибудь девицей из Смольного отделения? Им, значит, можно, а мне нельзя? А вот назло сейчас подцеплю какую-нибудь! Терять мне больше нечего, стесняться — поздно. Мертвые сраму не имут. Комплексовать из-за внешности тоже не приходится. В гробу я видал свою внешность! Причем, не так давно. Узнать бы только, где его найти, это Смольное…
Впереди вдруг послышался унылый кандальный звон, из-за поворота показался странный человек, с головы до ног окутанный цепями, оковами и веригами. Он медленно ковылял, приволакивая ногу, за которой со скрежетом тащилось чугунное ядро на длиннющей цепи. На лице закованного читалось такое нетерпение и целеустремленность, что лезть с расспросами совсем не хотелось. Однако других людей поблизости не было, и я решился.
— Не подскажете, как в Смольное пройти?
Человек остановился, тяжело дыша, подтянул цепь и смерил меня озорным прищуром.
— Что, по девкам собрался?
— Ага, — я лениво зевнул. — Выдалась вот свободная минутка, дай, думаю…
— Трахнуться захотелось?
Закованный, как видно, привык резать правду в глаза.
— Ну… вроде того, — кивнул я.
— Тогда понеси ядро, — сказал он. — А то долго с ним телепаться. Зато уж провожку до места. Я ведь тоже трахнуться иду.
Ядро было тяжелое и пыльное. Я нес его за цепь, часто меняя руки и стараясь не запачкаться.
— А цепи, кандалы — это у вас наказание?
— Да ну, что ты! — рассмеялся закованный. — Это я сам намотал. Без цепей разве трахнешься, как следует?
— Что вы говорите? — вежливо удивился я. — Да, вообще-то некоторые любят…
Какое-то время мы шли молча, пыхтя и звеня железом. Постепенно впереди стал разворачиваться широкий простор, и вдруг открылся потрясающий вид. Мы вышли на обрыв. Под ногами разверзлась бездонная и безбрежная пропасть. Пространство впереди, внизу и вверху было так огромно, что от него захватывало дух. По краю обрыва кое-где бродили люди.
— Все, — сказал мой спутник, — пришли. Бросай ядро.
— Куда? — не понял я.
— Куда! Вниз! Только размахнись хорошенько
— Так вас же утянет!
— Что за болван! — знакомец вырвал ядро у меня из рук и бросил прямо в пропасть. Цепь стала стремительно разматываться.
— И сам прыгай следом! — успел сказать закованный. — Трахнешься так, что любо-дорого!
— Вы разобьетесь! — ахнул я.
Цепь стала стремительно разматываться.
— И сам прыгай следом! — успел сказать закованный. — Трахнешься так, что любо-дорого!
— Вы разобьетесь! — ахнул я.
— Да чего нам сделается! Мы же уже… — тут цепь сдернула его в пропасть, и он, стремительно уменьшаясь, скрылся в тени обрыва.
Я, вытянув шею, заглянул подальше за край и в страхе отступил. Что же это делается, Господи?!
Неподалеку послышались голоса и смех. Я обернулся. Вдоль обрыва прогуливались двое — молодой человек и девушка. Они весело болтали между собой, наверное не заметили, что произошло.
— Тут сейчас один… — начал было я и замер.
Молодой человек взял девушку за руку, они шагнули на край пропасти и прыгнули вместе.
Мне стало нехорошо.
Я брел, как слепой, вдоль обрыва, не забывая, однако, держаться подальше от края. Людей попадалось все больше. Очень скоро я понял, что здесь любимое место прогулок и свиданий, кругом толпилась молодежь, парочки прохаживались туда-обратно, выбирая удобное место для прыжка. У пестрой эстрады в стороне от обрыва грохотала музыка, там колыхалась и пульсировала дискотека. Люди танцевали и веселились, затем, отыскав себе пару, направлялись к обрыву. Иногда даже вовсе незнакомые друг с другом мужчины и женщины встречались у края пропасти и, обнявшись, бросались вниз. Некоторые, особо раскованные, перед тем, как прыгнуть, сбрасывали с себя одежду.
Завороженный этим кошмарным и волшебным зрелищем, я не заметил, как попал в толпу танцующих. Шальная мысль уже колотилась в голове. А что, если…
В самом деле, люди, падающие с обрыва, конечно, вдребезги разбиваются. Но что значит разбиться в этом мире, где и заживо сожженные через минуту разговаривают о жратве? Здесь можно творить что угодно! Даже подойти к девушке, взять ее за руку — и умереть вместе с ней. А это легче, чем заговорить.
И вдруг я увидел ее. Она стояла у самого края и задумчиво смотрела в пропасть. Что-то необъяснимо притягательное было там, в глубине. Ведь падение, наверное, длится долго-долго. И все это время…