— Согласен, — ответил Джо.
— «Сессна»? — спросил я Смита.
— Да, и тот же экипаж, — подтвердил он. — Теперь о важном: экипаж состоит из геев, парнишка-бортмеханик — возлюбленный пилота. Пилот — человек ранимый и тонкого душевного устройства. Если объявить, что его любимый сидит в пассажирском салоне в качестве заложника, пилот пойдет на сотрудничество, я уверен. Джей-Джей… правильно? — Смит повернулся к нашему пилоту.
— Да, Джей-Джей, — кивнула девушка, слушавшая непривычно для нее серьезно.
— Вы знакомы с подобными самолетами? — спросил Смит.
— Я умею водить самолеты подобного класса, а управление у них редко и мало чем отличается, — ответила она. — И в любом случае я могу контролировать соблюдение курса, графика и режима полета.
— Отлично, — кивнул Смит, поднимаясь на ноги.
— Отлично, — кивнул Смит, поднимаясь на ноги. — Тогда, Джо, Джей-Джей, я заеду за вами в восемь утра завтрашнего дня. Будьте готовы.
Смит откланялся и покинул нас, а Джо взялся за дополнительный инструктаж дочери. Пока я варил себе кофе, мне удавалось услышать отдельные фразы вроде: «Схватится за ствол… непроизвольная стрельба… только пистолет, и поменяй патроны на «глейзеры»: мы в самолете…» В общем, грузил девушку, но все больше по делу.
Сварив кофе, я махнул рукой Боните и вышел с мобильным телефоном на террасу. Набрал номер Кати, та ответила.
— Катя, завтра все по плану, — сказал я в трубку. — Встречаемся на перекрестке перед гольф-клубом в одиннадцать утра. Вы готовы?
— Да, я готова.
Голос звучал вполне твердо. Но это сейчас — посмотрим, что будет завтра. И с голосом, и вообще… Спросил на всякий случай:
— Не боитесь?
— Нет.
— Хорошо. Тогда до завтра.
— До завтра.
Я посмотрел на Бониту:
— Комментарии нужны?
— Нет, все ясно, — покачала она головой так, что густой блестящий хвост метнулся по плечам. — Она выдержит такое? Она совсем ребенок с виду.
— Обе они утверждают, что выдержит, — пожал я плечами. — Это одна из составляющих оплаты их помощи нам. Катя должна увидеть, что Бернстайн и Маллиган мертвы. Да и ребенок она… тот еще. Таких детей еще в колыбели… ладно, черт с ними.
— А девушки будут живы еще? — спросила Мария Пилар.
— Если честно, то не знаю, — вздохнул я. — Но мы не можем атаковать раньше: тогда большая операция пойдет псу под хвост.
— Он же убьет еще двух, — сказала она, глядя мне в глаза.
Я выдержал взгляд, хоть и с трудом. Затем сказал:
— Не думаю, что он их сразу убивает. Он всегда на несколько дней приезжает, должен же «растягивать удовольствие»?
Я кривил душой. Черт знает, что эта сволочь успеет с ними сделать, но выбора у нас нет. Иногда и такие решения надо принимать, которые самому противны. Как я сам себе сейчас противен, лгущий и лицемерящий. Но нет у меня выбора, вообще никакого выбора нет. Шаг в сторону от плана — и все развалится.
— Ты точно знаешь, что от них останется к утру субботы? — спросила Бонита требовательно.
Я вздохнул, покачал головой:
— Не точно. — После паузы добавил: — Я вообще ничего не знаю, но знаю другое — если мы нападем раньше, то провал операции обеспечен. Погибнем мы, погибнет еще много людей. Ты же профессиональный военный — не тебе я должен это объяснять.
— Я знаю, — кивнула она печально. — Но мне очень плохо. Это ужасно — иметь возможность спасти и не спасать.
— Есть другие идеи? — жестко спросил я ее.
— Нет. Ни единой, — вздохнула Бонита.
Я снова набрал номер на мобильном. Ответила Светлана.
— Это я, — представился я в трубку. — Мы встречаемся с Катей завтра в одиннадцать. Готовь две сумки и список.
Готовь две сумки и список.
— Хорошо, — ответила она. — Они у нее будут в багажнике. Перегрузите себе, когда встретитесь.
— Договорились. Счастливо.
— Удачи.
Я нажал на «отбой».
— Полтора миллиона? — спросила Бонита.
— Да. Из них половина наша.
— Ты не хочешь ее декларировать?
— Нет. Это — экстра, — решительно ответил я. — Это останется у нас с тобой, как мы и договаривались. У нас двоих. Возможно, когда-нибудь они нам очень пригодятся.
— Даже из команды никто не знает? — удивилась она.
Эта идея ей явно не нравилась, но тут я уже ничего поделать не мог. Я по-другому смотрел на вещи.
— Даже из команды, — подтвердил я. — И незачем им знать. В команде разные люди, и все из разных мест. Скоро еще прибавится людей. Мы даже работаем на разные армии. И некоторые — просто на себя, Джо с дочкой, например. Семьсот пятьдесят тысяч — это семьдесят пять пачек. Купюры маленькие и тонкие, вся эта сумма влезет в пакет в полметра в длину, двадцать пять сантиметров в ширину и всего три сантиметра в толщину. Они исчезнут в наших рюкзаках совсем незаметно. Как дополнительная прокладка для спины.
— Не знаю, я всегда думала, что если команда, то это все делится на всех, все в открытую, — с сомнением произнесла она.
Ну что же, такого заявления я тоже ожидал. И встречная речь у меня готова.
— Наверное, десять лет разницы в возрасте влияют, — сказал я Боните в ответ. — Я знаю точно, что рано или поздно любой команде приходит конец. И когда они распадаются, то выясняется, что у всех людей совсем разные интересы и они никогда не совпадают. А зачастую вступают в конфликт друг с другом. Война держит людей вместе именно на войне, общая работа — на работе, а когда она заканчивается, то выясняется, что люди вне войны и вне конкретной работы совсем другие. И тогда, если ты был слишком наивен или глуп, случаются проблемы. В любом случае мы сможем пустить эти деньги на общие нужды в любую минуту: полагай их резервом. Мало ли что может понадобиться?