Лезвие отвалилось и грохнулось на пол.
— Как ты думаешь, сумею я на них страху нагнать? — поинтересовался он, принимаясь за починку косы.
Томджон, сидя на собственном горбу, мелкими глоточками пил чай.
— Все замечательно, дружище, — подбодрил он. — После того как ты явишься на глаза этим несчастным, они и настоящего Смерти уже не испугаются. Только мне сдается, что в голос нужно немножко добавить пустоты…
— Как это?
Томджон поставил на пол чашку. Вдруг на его лице заплясали какие-то тени, глаза ввалились, натянулись и прилипли к зубам губы, а кожа стала гладкой и матовой.
— СЛЕДУЙ ЖЕ ЗА МНОЙ, ЖАЛКИЙ АКТЕРИШКА! — промолвил он, с ужасающей неотвратимостью расставляя слоги, словно вколачивая их в крышку гроба.
В следующий же миг он вернул себе прежний облик.
— И так далее, — сказал он.
Распластавшийся по стене Смерди перевел дух и нервно хмыкнул:
— О боги, ума не приложу, как тебе это удается. Да, вряд ли я когда-нибудь сумею изобразить что-либо подобное.
— На самом деле все просто. Ну, давай на сцену, если не хочешь, чтобы Хьюл снова закатил истерику.
Смерди бросил на него исполненный благодарности взгляд и помчался на сцену помогать с расстановкой декораций.
Томджон вернулся к чаепитию, которое протекало на редкость порывисто и неровно. Закулисная суматоха отвлекала, но не больше. Мысли его были заняты другим.
Хьюл когда-то сказал, что в этой пьесе все прекрасно, кроме самой пьесы. Но Томджону не давало покоя ощущение, что пьеса сейчас отчаянно пытается измениться до неузнаваемости. В голове его жужжали какие-то далекие незнакомые слова. Такое впечатление, он против воли подслушивает чужую беседу. Для того чтобы заглушить это жужжание, ему даже приходилось кричать.
Нет, это неправильно. Написанная пьеса — это пьеса написанная. Она не может вдруг ожить и начать переделывать себя.
Неудивительно, что у всех все валится из рук. Пьеса извивается в объятиях актеров и пытается измениться.
О боги, поскорее бы убраться из этого чокнутого замка и никогда больше не видеть этого спятившего герцога… Томджон огляделся по сторонам. До начала следующего действия оставалось еще несколько минут. Он поднялся и рассеянно побрел куда глаза глядят, надеясь выйти на свежий воздух.
Первая же дверь, открывшись под его рукой, выпустила Томджона на площадку, обнесенную зубцами. Он затворил дверь, и звуки, доносящиеся со сцены, сразу померкли, сменившись бархатистым безмолвием. Пепельных оттенков закат потухал за мозаикой облаков, однако воздух был спокоен, как мельничный пруд, и жарок, как нутро топки. В лесу, что начинался за стенами замка, заорала какая-то пичуга.
Он прошел к другому краю площадки и заглянул в ущелье, образованное отвесными скалами. На невидимом дне, скрывшись за шторой из туманов, бушевал Ланкр.
Он повернулся, сделал шаг и внезапно погрузился в такой пронизывающий холод, что в первый миг задохнулся.
Небывалые ночные ветры ледяной хваткой вцепились в его одежду. Возле его уха раздалось странное бормотание, как будто говорящий хотел поскорее сообщить нечто крайне важное, но не мог совладать со скоростью речи. Мгновение Томджон стоял в полной неподвижности, но потом, обретя возможность дышать, стрелой бросился к двери.
* * *
— Да не настоящие мы ведьмы!
— Тогда почему у вас вид как у типичных ведьм? Ребята, вяжите им руки!
— Да, мы похожи, но мы не настоящие!
Капитан гвардейцев еще раз тщательно осмотрел лица подозреваемых.
Остроконечные шляпы, всклокоченные волосы, пахнущие отсыревшим сеном, нездоровый, зеленоватый румянец плюс колония разнообразных бородавок… Должность капитана герцоговой гвардии не сулила никаких перспектив людям, наделенным повышенной смекалистостью. Гвардии поступил приказ о задержании трех ведьм, и вопрос можно было считать решенным вплоть до получения дальнейших указаний.
За свою жизнь капитан всего один раз бывал в театре. Еще в детстве. И его так напугала скромная травка петрушка, вдруг принявшая человеческий облик, что будущий капитан дал себе зарок избегать всех форм организованного досуга, включая детские утренники, где постоянно появляются злобные крокодилы. Последние полчаса капитан провел в казарме, мирно прикладываясь к чарке вина.
— Слышали, что вам было сказано? Связать им руки!
— Кляпы вставлять?
— Да послушайте же, мы актеры, приехали с театром…
— Вставлять, — решил капитан, испуганно передернувшись. — Да понадежнее.
— Умоляем…
Капитан наклонился и злобно взглянул сразу в три пары встревоженных глаз. Его колотила дрожь.
— Все, — прошипел он, — не пугать вам больше маленьких детишек.
Он вдруг заметил, что его подчиненные переглядываются меж собой с некоторым изумлением. Капитан откашлялся и расправил плечи.
— Ну, дорогие мои театральные ведьмы, — изрек он, — ваше представление окончилось. Звучат аплодисменты. — Он повернулся к своим помощникам: — Заковать их в цепи.
А три другие ведьмы, оказавшись в царящем за сценой полумраке, бессмысленно пялились в темноту. Матушка Ветровоск держала в руках экземпляр сценария, куда периодически заглядывала, как будто в поисках вдохновения.
— «Суета суёт и всяческая суета», — неуверенно зачитала она.