Тело было большим, сильным. Веренс оказывал своему телу надлежащий уход. Он вырастил на нем усы и свободолюбивые вихры. Не забывал нагружать его оздоровительной гимнастикой на свежем воздухе и кормить высшего качества мясом. И вот теперь, когда обладание телом особенно пригодилось бы ему, тело его отвергло. Можно сказать, кинуло.
В довершение ко всему королю еще предстояло договориться с долговязым, тощим созданием, которое уже поджидало начала собеседования. Большая часть туловища незнакомца была укрыта плащом с капюшоном, и из складок одеяния, сжимая огромную косу, торчала лишенная плоти, костяная длань.
Умерев и увидев перед собой подобного типа, вы инстинктивно сообразите, кто к вам явился.
— ПРИВЕТ.
Веренс поднялся и выпрямился во весь рост, вернее, во все то, что могло бы быть ростом, не лежи та часть его естества, к которой применимо это определение, ничком и в полной неподвижности на полу, внимая будущему, которому присуще лишь одно измерение, а именно — глубина.
— Соблаговоли зарубить на носу, перед тобой стоит монарх.
— СТОЯЛ.
— Чего? — рявкнул Веренс.
— ПОВТОРЯЮ: СТОЯЛ. ПРОШЕДШЕЕ ВРЕМЯ. С НИМ ТЫ СКОРО СВЫКНЕШЬСЯ.
Долговязая фигура постучала белыми, как известь, перстами по косе, как будто в нерешительности.
«Да и мне, клянусь честью, как-то не по себе», — мелькнуло в голове Веренса. Однако многочисленные и недвусмысленные подробности создавшегося положения все же сумели пробить брешь в разухабистом скудоумии, свойственном монарху при жизни, и заронили в его душу жутковатое подозрение: как бы ни называлось королевство, в котором он нынче пребывал, титул монарха Веренс явно утратил.
— Ты, любезный, часом не Смерть ли будешь?! — выпалил он.
— У МЕНЯ МНОГО ИМЕН.
— И каким же ты пользуешься нынче? — спросил Веренс, вкладывая в слова уже чуточку больше почтения.
Тем временем вокруг них засуетились снующие в разных направлениях люди; некоторые, как вскоре выяснилось, сновали прямо сквозь короля и его собеседника.
— Стало быть, это Флем… — непроизвольно процедил король, замечая дворянина, с выражением злонравного восторга на лице маячившего на верхней площадке лестницы. — А ведь отец предупреждал меня ни под каким предлогом не подпускать его к себе. Любопытно, почему я не чувствую гнева?
— ГЛАНДЫ, — коротко бросил его собеседник. — АДРЕНАЛИН. ПРОЧИЕ ГОРМОНЫ. ЭМОЦИИ. ВСЕГО ЭТОГО ТЫ ЛИШЕН. ОСТАЛАСЬ ЛИШЬ ЧИСТАЯ МЫСЛЬ…
Долговязое создание, кажется, пришло к какому-то решению:
— ЭТО НЕ ЛЕЗЕТ НИ В КАКИЕ РАМКИ. ХОТЯ, С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, КТО Я ТАКОЙ, ЧТОБЫ СПОРИТЬ?
— Вот именно.
— НЕ ПОНЯЛ.
— Я сказал: «Вот именно».
— ЗАТКНИСЬ, А?
Смерть (именно мужского рода, не женского, Плоский мир — правильный мир) склонил череп набок, как бы прислушиваясь к ходу собственных мыслей. Теперь, когда полы его плаща распахнулись, король увидел, что Смерть ничем не отличается от обычного начищенного скелета — не считая одного существенного обстоятельства. Глазницы Смерти горели небесно-голубым светом. Но даже это открытие не ужаснуло Веренса. Во-первых, не так-то легко ужасаться, когда твои органы, отвечающие за восприятие ужасного, покоятся в сморщенном виде в некотором отдалении от объекта наведения ужаса. А во-вторых, король, который ни разу в жизни не изведал ужаса, вовсе не стремился познакомиться с ним по окончании своего существования. Отчасти это объяснялось полным отсутствием воображения, однако верно и то, что сей монарх был ярким представителем той особой породы смертных, чья укорененность в настоящем воистину непоколебима.
Большинство же смертных такой укорененности лишены. Их жизни можно уподобить кляксам, растекающимся вокруг точек, где в данный миг находятся их тела, — такие смертные либо предвосхищают будущее, либо стараются вернуться в прошлое. Их поглощенность тем, что может свершится, такова, что способность распознавать свершающееся они проявляют лишь тогда, когда обращаются к нему в качестве уже свершившегося. Все это слегка запутано, но такой тип людей распространен наиболее широко. Они боятся потому, что подсознательно знают, что их ждет. И чаще всего их ожидания сбываются.
Тогда как Веренс вел свое существование только в настоящем времени. Во всяком случае до недавних пор.
Смерть вздохнул.
— ТЕБЕ, ПОХОЖЕ, ТАК НИКТО НИЧЕГО И НЕ РАСТОЛКОВАЛ, — наконец обронил он.
— Виноват?
— ЧТО, НИ МУЧИТЕЛЬНЫХ ПРЕДЧУВСТВИЙ НЕ БЫЛО? НИ ЖУТКИХ СНОВИДЕНИЙ? ТЫ, СЛУЧАЕМ, НЕ ВСТРЕЧАЛ НА УЛИЦАХ СТАРЫХ, ВЫЖИВШИХ ИЗ УМА ГАДАЛОК, КОТОРЫЕ КРИЧАЛИ БЫ ТЕБЕ ВСЛЕД ВСЯКИЕ МЕРЗКИЕ ПРОРИЦАНИЯ?
— Насчет чего? Насчет того, что я умру?
— ВИДНО, НЕ БЫЛО НИЧЕГО.
ЗРЯ Я НАДЕЯЛСЯ! — горестно посетовал Смерть. — ОПЯТЬ ВСЕ НА МЕНЯ ВЗВАЛИЛИ.
— О ком это ты? — спросил заинтригованный Веренс.
— О СУДЬБЕ. ОБ УЧАСТИ. О РОКЕ. МАЛО ИХ, ЧТО ЛИ… — Смерть положил костлявую руку монарху на плечо. — ВОТ ЧТО. БОЮСЬ, ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ СТАТЬ ПРИЗРАКОМ.
— Ну и ну, — пробормотал король, осматривая… собственную плоть. Одно непродолжительное мгновение она казалась ему вполне материальной, а в следующий миг сквозь него прошмыгнул кто-то из слуг.
— НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ БУДЕШЬ ИЗВОДИТЬ СЕБЯ ИЗ-ЗА ТАКИХ ПУСТЯКОВ.
Веренс наблюдал, как с надлежащими почестями утаскивают из залы его начинающее коченеть тело.