— В той стране, где я выросла, к ведовству относились менее снисходительно, — отрезала герцогиня. — На том же подходе мы будем настаивать и здесь. А ты немедленно раздобудешь для нас их адреса.
— Кого-кого, ваша светлость?
— Мы хотим знать, где они проживают. Полагаю, сборщики налогов смогут без труда указать, где нам их найти?
— А, ну да… — жалобно протянул камергер.
Герцог подался чуть вперед на своем возвышении.
— Полагаю, они добросовестно платят налоги?
— Платить налоги — это не совсем по их части, ваша светлость…
Воцарилось долгое молчание.
— Да-да, продолжай, — наконец поощрил герцог.
— Сказать правду, ваша светлость, они их вроде как и не платят. Так у нас повелось… одним словом, покойный король… Нет, в общем, не платят.
Герцог положил руку на кулачок жены.
— Нам все понятно, — холодно ответил он. — Вопросов нет. Свободен.
Камергер, отвесив краткий, торопливый поклон, по-крабьи ретировался из залы.
— Да уж! — крякнула герцогиня.
— Ничего не скажешь! — подхватил герцог.
— Вот как твоя семья правила этим королевством! Умертвить кузена было твоим священным долгом. Того требовало попечение о благе рода человеческого. Слабый должен уступить дорогу сильному.
Герцог вздрогнул. Она не уставала напоминать ему об убийстве. Нельзя сказать, что герцог чурался убийства как такового, в особенности если совершалось оно другими людьми по его приказу, а сам он получал возможность лишь присутствовать при исполнении. Однако убийство собственного родича, к тому же исполненное самолично, крепко засело у него в горле… или — герцог задумался — в печенках.
Она не уставала напоминать ему об убийстве. Нельзя сказать, что герцог чурался убийства как такового, в особенности если совершалось оно другими людьми по его приказу, а сам он получал возможность лишь присутствовать при исполнении. Однако убийство собственного родича, к тому же исполненное самолично, крепко засело у него в горле… или — герцог задумался — в печенках.
— Истинная правда, — выдавил он. — Однако хоть на первый взгляд страна наша так и кишит ведьмами, отыскать среди них тех трех, что торчали тогда на торфяной пустоши…
— Их всех ждет одна судьба.
— Ну разумеется.
— А твоя судьба — в твоих руках.
— Знаю, любовь моя.
Она попала в точку. Его судьба и впрямь оказалась в его руках. Стоило на миг закрыть глаза, и он видел тело, что скатывалось по ступенькам лестницы. Но не чудится ли ему? Из темного угла залы до Флема явственно донеслось чье-то сиплое, сдавленное дыхание. Но они определенно остались в зале вдвоем. Итак, он взял судьбу в руки, и она решила остаться там навечно. Герцог пытался смыть кровавые подтеки. Словно, вытравив их, он избавится и от своей судьбы. Он тер, скреб, драил зловещие следы до тех пор, пока в утробе его не родился вопль отчаяния.
В общественных заведениях матушка так и не научилась чувствовать себя раскованно. Остолбенев, что солдат при команде «Смирно!», матушка сидела за стаканчиком портвейна с таким видом, словно тот был редутом, который она воздвигла между собой и соблазнами мира.
Стаканчик же нянюшки Ягг, с которым та как раз сейчас расправлялась, был, по подсчетам матушки Ветровоск, уже третьим за вечер, и ведьма с горечью убеждалась в том, что приятельница на всех парах мчится по колее, обещавшей в последний момент разгула вознести ее на стол, где нянюшка в таких случаях отплясывала народные танцы, щеголяя исподним бельем и зычно распевая «Вот только с ежиком вышел прокол».
На столе россыпью лежали медяки. Витоллер с женой, усевшись друг против друга, быстро пересчитывали монетки. Над мероприятием явно довлел дух соперничества.
Пока госпожа Витоллер выковыривала из-под пальцев мужа фартинги, матушка наблюдала за семейной парой. На вид госпожа Витоллер была женщиной смышленой, обходившейся с мужем что сердобольная овчарка с ягненком. На матримониальные хитросплетения у матушки выработался несколько созерцательный взгляд, взгляд астронома, обозревающего поверхности удаленных, чуждых нашему пониманию миров. Тем не менее у нее имелись собственные наработки относительно того, какой тип женщины должен составить счастье человека, подобного господину Витоллеру. По ее мнению, то был весьма своеобразный тип, наделенный неиссякаемыми запасами долготерпения вкупе с практической жилкой, а также весьма проворными пальчиками.
— Госпожа Витоллер, — произнесла она наконец, — боюсь показаться прямолинейной, но все-таки спрошу: насколько плодотворен оказался ваш союз?
Оба супруга воззрились на нее.
— Она спрашивает о том… — вступила было нянюшка Ягг.
— Не нужно, я все прекрасно понял, — тихо проговорил Витоллер. — Когда-то у нас была дочь. А с тех пор никого больше не было.
Над столом повисла гнетущая тишина. На секунду-другую лицо Витоллера отразило почти человеческие чувства. Он вперил унылый взор в медяки, которые только что заботливо уложил перед собой в столбики.
— Видишь, какое дело… У нас есть ребенок, — продолжила матушка, тыча пальцем в малыша на руках у нянюшки. — А ребенку нужен дом.
Витоллеры перевели взгляды в указанном направлении, и комедиант глубоко вздохнул:
— Такая жизнь не для детей. Мы же всегда в пути, из дома в дом, из города в город. И в школу ему некогда ходить будет.
А сейчас, говорят, без образования никуда не сунешься.
И все же Витоллер глаз не сводил с младенца.