Резинка на трусах вела себя все хуже и хуже. Скоро, видимо, она лопнет совсем, и тогда… Он старался не думать об этом.
Идти пришлось довольно долго. Ход все время изгибался, невозможно было сосчитать повороты. Зачем так строили? — вертелась у него в голове надоедливая мысль. Впрочем, он понимал, что у создателей Замка была какая?то цель.
Наконец путь их кончился. Справа в стене тускло блеснула тяжелая стальная дверь. Высокий стражник два раза стукнул в нее концом факела — и та медленно отворилась.
Серегу пинком втолкнули внутрь — и тут же дверь за ним захлопнулась. Он остался стоять на пороге, растерянно хлопая глазами.
Камера оказалась огромной, точно зал. Яркий, чуть синеватый свет лился со всех сторон — под потолком были развешаны люминесцентные лампы.
В дальнем конце находился огромный, заваленный бумагами стол. За ним кто?то сидел, согнувшись в три погибели, и писал большим гусиным пером. В стенах слева и справа виднелись глубокие ниши. Серега, оглядывая камеру, поежился. Ему показалось, что там кто?то прячется. Но так ли это, увидеть не удалось, потому что человек за столом выпрямился и поднял голову. Серега вздрогнул — человеком этим был Санька.
Зеленую куртку со звездой он сменил на синий рабочий халатик. На голове у него торчал темный берет с хвостиком. А руки — в рыжих резиновых перчатках.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Серый, — ласково произнес он и вышел из?за стола. — Устал, наверное, с дороги? Да ты присаживайся, не стесняйся.
А руки — в рыжих резиновых перчатках.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Серый, — ласково произнес он и вышел из?за стола. — Устал, наверное, с дороги? Да ты присаживайся, не стесняйся.
И тут же сзади поставили стул. Пришлось сесть. Стул скорее походил на кресло, у него была высокая, выше Серегиной головы, спинка и широкие подлокотники. Чьи?то осторожные, но уверенные руки быстро пристегнули ему ремнями локти. И таким же широким бурым ремнем охватили шею, намертво присобачив ее к спинке кресла.
— Не жмет? — заботливо поинтересовался Санька. — Если жмет, ты не стесняйся, скажи.
Серега молчал, глядя на него в упор. Чего он ломает комедию? Или так обычно начинают допрос?
— Я смотрю, у тебя знатный шрам на плече, — продолжал меж тем Санька. — Ты уж извини, погорячился я в лесу. Не стоило мне, конечно, руки распускать. Мы же вообще против подобных методов. Но и ты должен меня понять! Ты же мой личный раб, мне тебя сам Князь доверил — и вдруг ты бежишь! Знаешь, как я за тебя волновался! А вдруг бы ты от жары сдох или в болото провалился? Я бы о тебе тосковал. И вообще, ты раб, значит, вкалывать должен. А сегодня из?за тебя ваша бригада план не выполнила. Придется теперь их наказывать. Не жалко своих ребят?
Впрочем, ладно, с этим успеется, давай?ка лучше нашими делами займемся. Ты, конечно, понимаешь, что нарушил главный закон Замка, а?
Серега молчал, уставясь в железные плиты пола.
— Не слышу ответа, — чуть суровее произнес Санька.
— Ну, понимаю, — отозвался Серега.
— Очень хорошо, что понимаешь. Это уже большой прогресс. А знаешь ли ты, что тебя за такое дело наказать придется?
— Ну, знаю.
— Отлично. Ты умнеешь прямо на глазах. Тогда дело за малым. Давай решим, как же тебя наказывать? Ты?то сам что думаешь? Какие есть идеи?
— Я не знаю.
— Смотри, Серый, я в тебе разочаруюсь. Ты же не первый год в Замке, должен понимать. Неужели никаких идей нет?
— Ну, выпороть.
— Выпороть? Оно, конечно, не помешает. Розги тебя еще ждут. Но этого мало. Что главное в наказании? Ну? Говори быстро!
— Чего ты пристал? Откуда я знаю?
— Ну вот, заладил: не знаю, не понимаю… Нечего дурочку строить, знаешь ты все прекрасно. Главное в наказании — это воспитательное воздействие. Надо, чтобы все поняли, в чем твое преступление. Помнишь, как наказали Билла? Кстати, за ту же провинность, что и у тебя.
Серега вспомнил худого, ободранного мальчишку, прикованного за ошейник к обложенному дровами медному столбу, струю бензина из блестящей канистры, лохматое желтое пламя в клубах дыма…
— Успокойся ради всего святого! — вскричал Санька, заглянув в Серегины глаза. — Что ты! Стоит лишь пошутить, а у тебя уже, глядишь, и слезки потекли. Никто тебя сжигать пока не собирается. Как можно?! Ты же мой любимый раб. Я к тебе давно примеряюсь. Еще с тех времен, сам знаешь. Я вижу, ты хороший пацан, смелый. Ты только сейчас малость сдрейфил. Ну, это понятно. Провинился, теперь ждешь возмездия… А вообще?то ты молодец. И честный ты, и слово держать умеешь. Уж я?то знаю. И добрый ты — друзей защищаешь.
Хотя они, друзья эти, заложили тебя и губы платочком вытерли. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты не был рабом, я бы с тобой подружился. Мне ж одному скучно здесь. Все кругом взрослые, у всех свои дела, даже в индейцев поиграть не с кем… Слушай, может, ты есть хочешь? Только кивни — я сейчас. Люди мигом принесут.
Серега молчал. Яркий свет ламп слепил глаза, текли по щекам острые злые слезы, катились мутными дорожками. Огромное пространство комнаты медленно поворачивалось в себе самом, какие?то струи бурлили, крутились в горячем воздухе.
А стены незаметно клонились вниз. Но Серега знал, что они не упадут.