— По этой вот станции, что внизу, каждый час передают новости. Пусть он все время работает на этой станции, а один из вас — постоянно слушает. Пойду наверх, позовите меня, если… если что-нибудь сообщат.
Сайн тут же опустилась на корточки, на полу перед ней образовался шатер из ее юбок.
Сайн тут же опустилась на корточки, на полу перед ней образовался шатер из ее юбок. Она выглядела гротескно смешной, но я не засмеялась. Полагаю, она считала, что, подвинувшись поближе к приемнику, ускорит передачу сообщения. В глазах у нее стояли непролившиеся слезы, ожидавшие лишь моего высочайшего соизволения на то, чтобы пролиться. Она была из тех, кто готов плакать с кем угодно.
Мне не хотелось, чтобы Сайн плакала вместо меня, и я поднялась наверх, чтобы поплакать одной.
Новости к этому часу — фраза, которая приобрела в тот вечер особое значение. Тысячи раз, совершенно не обращая на нее внимания, я слышала ее прежде. Ее повторяли, прерывая любую другую передачу. Основная программа продолжалась только после того, как заканчивались новости. В одном я была абсолютно уверена: теперь уже никогда не смогу слушать без содрогания эту трафаретную фразу. Просто клише будет пробуждать во мне снова и снова воспоминания о боли. И мне предстоит пережить все время, каждый час этого дня, медленно, страшно медленно сменяемый другим, следующим.
Впервые после возвращения из аэропорта меня, по-моему, позвали в полдень. Послали кого-то постучать ко мне в дверь и позвать меня, но я встретила посланца на лестнице, уже спускаясь вниз. Я ведь тоже внимательно следила за временем, как и они.
Я вошла в гостиную, а они уже все собрались там, застыв в молчаливых позах и напряженно вслушиваясь. Миссис Хатчинс сама стояла у радиоприемника, положив руку на его угол, как будто боялась, что, если она уберет руку, поток откровений, который должен был последовать, тут же автоматически прекратится. Шведка Сайн снова скорчилась перед ним на полу, а может, так и просидела там все время. Еще одна служанка притулилась у стены, между дверью и радиоприемником, спрятав руки за спину. Шофер занял позицию сразу же за дверью, как и подобает человеку, круг обязанностей которого не позволяет ему без нужды появляться в доме, если только его не позовут. Еще дальше, склонив голову и напряженно прислушиваясь, из двери, которая вела в ее владения, выглядывала кухарка. Рядом с ней замер Уикс, дворецкий.
Я беспрепятственно прошла на середину. Видела, что они стараются не смотреть на меня, чтобы не доставлять мне лишних неудобств. Кто-то слегка пододвинул стул, в невыраженном словами предложении, но я покачала головой, прошла дальше к окну и стала там спиной к ним.
«Новости к этому часу, последняя сводка. Никаких новых сообщений о трансконтинентальном самолете, пропавшем с одиннадцати часов вчерашнего вечера, не поступало. На его борту находилось четырнадцать пассажиров. Полагают, что самолет совершил вынужденную посадку где-то в районе Скалистых гор…»
Сделав глубокий вдох, чтобы хватило сил пройти мимо них и добраться до второго этажа, я обернулась и обнаружила, что в комнате никого нет. Они все тактично выскользнули, скорее всего по знаку миссис Хатчинс.
Новости все еще продолжались, что само по себе было ужасной пародией.
«Для тех из вас, кто поздно включил свои радиоприемники, повторяем: новых сообщений о трансконтинентальном…»
Быстро подойдя к приемнику, я выключила его. Затем поднялась наверх по пустой лестнице, пройдя мимо предусмотрительно закрытых дверей.
Я не плакала, я вообще почти не плакала. Плакать можно было по мелкому горю, но только не по такому. Сидя за туалетным столиком, упершись в него лбом и обхватив голову руками, я терпела. Сидела тихо, совершенно не двигаясь. Маленький стеклянный пузырек перевернулся рядом со мной, я увидела его, но не подняла.
В час снова спустилась вниз, а затем в два; потом в три и снова в четыре, на мрачные сеансы совместных страданий и мук. «Новости к этому часу, последняя сводка». И ничего больше. Наконец, мне стало казаться, что схожу с ума. Я зациклилась на этой фразе, она не только застряла где-то у меня в голове, но и прилепилась ко мне снаружи, и уже одного отключения приемника было недостаточно.
«Новости к этому часу, последняя сводка. Новости к этому часу…»
Примерно в половине пятого в дверь робко постучали. Во мне на мгновение вспыхнула надежда, вспыхнула неожиданно и ярко. Но тут же погасла, не успела я даже повернуться и посмотреть на дверь или подняться и дойти до нее. Уж слишком робко и неуверенно раздался стук, чтобы явиться предвестником любых новостей, плохих или хороших.
Открыв дверь, я увидела за ней Сайн, с немым умоляющим выражением на лице держащую чашку дымящегося кофе на маленьком подносе. Она боялась даже попросить меня взять чашку, только осторожно протянула ее мне, готовая удалиться вместе с нею при первом же признаке недовольства с моей стороны, чтобы, не дай Бог, не усугубить мое горе. Что, по правде говоря, она и делала.
Я взяла у нее чашку — так быстрее всего могла отделаться от нее, не видеть нарочито скорбного выражения ее лица, а если бы отказалась, она принялась бы докучать мне своими мольбами. Закрыв дверь, поставила куда-то чашку и больше к ней не прикасалась. Пар постепенно улетучился, и она темнела там смутным пятном.