— Даймон, ты не успел закончить? — прохрипел, задыхаясь, тот из них, который был бессмертен.
— Не твое дело, бес, — сухо ответил Пустотник.
Вошедшие замерли.
— Кажется, он закончил, — бледнея, прошептал полузверь. Он наивно полагал, что старый Пустотник не услышит.
Но новый Даймон услышал.
— Псы! — гром его голоса раскатился под сводами дрогнувшего зала. — Вы смеете облаивать своего… своего…
Лицо Пустотника неожиданно посерело, он пошатнулся, хватаясь за сердце…
— Мальчики, бегите… — прошептал Даймон, и Книга на столе вздрогнула, как зверь, теряющий след, или встретивший другого, не уступающего тропу зверя.
— Вы смеете облаивать своего… своего…
Лицо Пустотника неожиданно посерело, он пошатнулся, хватаясь за сердце…
— Мальчики, бегите… — прошептал Даймон, и Книга на столе вздрогнула, как зверь, теряющий след, или встретивший другого, не уступающего тропу зверя.
— Мальчики, простите меня… я не удержу Ее… Бегите, пожалуйста!… Марцелл, да забери ты их!… ах ты…
Но Видевшие рассвет не двигались с места. Как завороженные глядели они на бьющуюся в конвульсиях фигуру, внутри которой сплелись в схватке три Вселенные. Бездна, Большая Тварь и Человек. Каждый — сам за себя.
Лоб Пустотника пошел складками, глаза ввалились, пальцы свела судорога — словно он хотел превратиться и не мог. А когда перед стоящими вновь оказался прежний Даймон — он был не просто стар.
Он был дряхл. Он еле держался на ногах.
— Врешь, проклятая!… Это еще я, Даймон, Пустотник… Нет, теперь просто — Пустой… Совсем пустой… бегите, мальчики!… Она хотела высосать мою душу, только промахнулась… и выпила Большую Тварь… Теперь она там… Это не Книга, это Дверь! Еще одна Дверь… Марцелл, ну помоги же мне!… Не могу больше…
Дрожащий старческий палец, указывающий на подрагивающий переплет Книги, стал удлиняться; суставы напухли и раздались вширь, вздуваясь венами — нет, не венами, а…
И тогда Марцелл отшвырнул в сторону свои ножи-«бабочки» — Солли поймал их на лету, порезав ладони, — и кинулся к Даймону.
Подхватив старика, тело которого напоминало кокон, рождающий Книжного Червя, бес шагнул с ним к распахнутой Двери. Солли и Сигурд видели, как на глазах менялось лицо Пустотника, молодея и одновременно становясь чужим, нечеловеческим, как очертания тела сходили с ума, — но Марцелл уже стоял над Бездной.
На пороге он обернулся, словно прощаясь — нет, словно собираясь отлучиться и вскоре вернуться, — и легкая улыбка тронула его губы.
«Прощайте, Видевшие рассвет, и не печальтесь обо мне… Миров много, а Время вовсе не такой строгий надсмотрщик, как о нем говорят… глядишь, и свидимся… все-таки я — бес…»
Еще мгновение, еще один шаг — и бес вместе со своей зловещей ношей рухнул в Бездну. Небытие покатало на языке бессмертный зародыш, и вздрогнула Бездна, ощутив в себе чуждую, невозможную, смертельно опасную для нее Жизнь; вздрогнула — и выгнулась в судороге, колебля пространство и время…
Дверь закрылась навсегда. С грохотом рушились каменные плиты, навечно замуровывая вход, становясь глухой стеной, за которой бушевало Ничто; и зал закачался в испуге.
Видевшие рассвет повернулись, чтобы бежать, и остановились.
Посреди бьющегося в падучей зала безликой толпой стояли варки. Некоторое время живые и мертвые молча смотрели друг на друга. И рядом с живыми на странно неподвижном столе лежала пульсирующая Книга.
А потом Солли улыбнулся, и страшной была та улыбка на лице, потерявшем возраст. Ножи Марцелла торчали у него за поясом — стальной и посеребренный, но Изменчивый не притронулся к ним. Его руки медленно поднялись вверх и разошлись в стороны, и на окровавленных ладонях вспыхнули два Знака, вспыхнули холодным зеленоватым огнем. Солли еще шире развел руки, словно собираясь обнять сразу всех варков, и рядом с ним полыхнул тем же светом меч Ярроу…
…Они шли, постепенно тесня толпу, и Тяжелые Слова срывались с губ Изменчивого, волной катясь впереди него, отшвыривая визжащих варков, ужасом отражаясь в горящих зрачках, и там, где не хватало слов, слов Солли, там исправно выполняла свою работу покрытая знаками сталь Девятикратного…
А дальше была смутно знакомая фигура, и лицо над ней — лицо Брайана, салара, друга, в пустых глазах которого не оставалось уже ничего от прежнего Ойглы, но меч внезапно стал непомерно тяжелым…
В следующее мгновение последняя приливная волна заклятий Изменчивого смыла оставшихся варков вместе с тем, кто некогда звался Брайаном Ойглой, и Солли повернулся к Сигурду:
— Теперь Книга.
Сталь и огонь…
Сигурд промолчал.
Сталь и огонь оказались бессильны. Книга по-прежнему лежала на столе, лежала недвижно и равнодушно, а стены зала готовы были рухнуть в любую секунду. Надо было уходить.
— Это не Книга, — как в бреду пробормотал Солли. — Это даже не Дверь. Это и то, и другое, и третье… Третье — это Большая Тварь. Книга обрела собственную сущность. И нам не под силу уничтожить ее…
— За каждое знание надо платить, — эхом отозвался Ярроу. — Даймон заплатил жизнью. Марцелл… Прощай, Отец, ты теперь слишком далеко, ты ушел, и не будем об этом… А нам еще только придется платить.
— Уходим, Сигурд… Я чувствую, как знание, которое во мне, властно требует недостающего. Книга тянет меня.