Первый ребенок — смертной от беса. Чего больше? Кто родится? Или — что родится?!
Ответ задерживался. У многих бесов было уже по нескольку жен — пока бездетных, но лар Леда не позволяла мужу жениться во второй раз. Со слов кухарки Деметры, госпожа собиралась родить наследника и лишь потом начать спокойно стариться, пустив бессмертного в заждавшийся цветник женских прелестей.
Умна была дочь покойного Архонта Согда, умна да терпелива, а здоровьем не вышла…
Дверь дома открылась, и во двор выглянула высокая, похожая на коршуна, старая кормилица Леды. Мало кто мог сейчас поверить, что именно впалая грудь Зу Акилы выкормила ту красавицу, что кричала сейчас в доме.
Нет. Уже не кричала. Тихо было в доме, тихо да пусто. Чего-то не хватало. Жизни, что ли…
— Мальчик? — взвился в седле неугомонный Утба, но наткнулся на взгляд Зу Акилы и мгновенно угас, стягивая бурнус и вытирая бритую потную макушку.
— Мертвый, — сухо произнесла Зу Акила, плотно сжимая сухие бескровные губы. Словно и не она сказала это слово, а так — ветер принес, дом закашлялся, горы нахмурились…
— Скачи за подростками, Утба, — пускай цветы несут. Чтоб к вечеру холм цветов был. Пусть в лепестках уходит…
Всю ночь Зу Акила просидела на пороге комнаты, где лежало тело новорожденного. Ни слезинки не увидели люди в пустыне ее глаз, ни стона не сорвалось с уст кормилицы, на щеках которой проступали ритуальные шрамы умершего племени Бану Зу Ийй.
А утром…
Когда на неистовый вопль кормилицы сбежался весь дом, люди увидели рыдающую женщину, в чьих руках пищал и размахивал пухлыми лапками наследник смертной Леды и беса Кастора.
Живой. И очень голодный.
Кастор ступил в увядающие цветы, взял ребенка у обессилевшей кормилицы и поднял над головой. Младенец негодующе завопил и уцепился за палец Кастора — и все увидели странный черный ожог в форме браслета, обнявший хрупкое запястье ребенка.
И еще один. Два браслета.
Кастор внимательно смотрел на сына.
— Сколько их у тебя в запасе, малыш? — прошептал бес. — Сколько раз еще? Сколько?…
Ребенок не унимался. Он был мокрый. Он хотел есть.
У него были более важные проблемы.
7
…Они сидели у костра, и их огромные, неправильные тени колебались на стенах в бликах пламени. Костер уютно потрескивал, дымное тепло ползло по пещере, мясо истекало соком — и все равно что-то было не так.
Костер уютно потрескивал, дымное тепло ползло по пещере, мясо истекало соком — и все равно что-то было не так. Самой малости не хватало.
Какой?
Даймон, видимо, почувствовал их состояние.
— Я знаю, чего вам не хватает, — неожиданно заявил он. — Просто до сих пор вас знакомили с одной стороной монеты. Но есть и другая. Мы — Пустотники. И эти, — он махнул рукой в сторону зала, — что они знали о нас? Наверное, пришло время…
Даймон умолк, и Солли с Сигурдом взглянули на него. И больше не могли оторваться от старых, больных, подернутых дымкой измученной жизни — от бесцветных глаз Пустотника, в которых…
Срез памяти
Сын Большой Твари
…Мир менялся. Он стремительно менялся, и опустели гладиаторские казармы и арены, ушла в прошлое война с Калоррой, разъехались по приграничью бесы со своими женами и добровольными спутниками, улеглись страсти в стенах древнего Согда; и жизнь стала понемногу входить в свое привычное русло.
Но…
В одну и ту же реку не войдешь дважды. И вот уже какой-то неуловимый налет увядания появился на лицах людей, тень обреченности легла на ветшающие стены, на брусчатку мостовой… Уехали бесы, и кое-кто из свободных граждан почувствовал себя не таким свободным, как раньше, и начал всерьез задумываться: а действительно ли это привилегия, всеобщее Право на смерть?! И не так строго следили помощники Порченых жрецов за соблюдением Кодекса Веры, и скучали без дела Пауки, пропивая в кабаках дармовое казенное жалование; и ветер на городских улицах еле заметно пропитывался тлением, и осенняя дремотная пелена сгустилась над великим Согдом. Не было больше восхитительного бесправия бессмертных, ушли таинственные демоны-Пустотники, и в городе остались одни люди…
А людям стало скучно. Бытовая сказка про хитрых плутов, глупых лавочников и неверных жен…
Да, Пустотники тоже ушли. Вслед за бесами. Часть из них осела в удаленных деревнях, часть удалилась в глубь лесов, избрав путь отшельничества, и, пожалуй, это были самые мудрые из всех…
Остальные пытались приспособиться. Они очень пытались…
* * *
…Пустотник уходил. Селение давно осталось позади, и сейчас он был один, — один среди бескрайней степи, переходившей ближе к горизонту в грязно-желтое бесплодие песков Карх-Руфи. Ему некуда было спешить. Да и идти, собственно, тоже было некуда — разве что в пустыню…
В пустыню. Именно туда он и направлялся. Один — и по щекам Пустотника медленно катились слезы. Ветер высушивал их, но бороздки на пыльной коже все равно оставались. А человек равнодушно, как заведенный, переставлял ноги, одну за другой, и его стеклянные, остановившиеся, змеиные глаза плакали солью отчаяния и безнадежности…
За что, господи, за что?! Ну почему я не могу жить, как все люди?! Господи, которого здесь не знают, — за что проклинаешь?!