Три бутылки шампанского уже охлаждаются в морозилке. Он делает шаг к CD-плееру, но тут же поворачивается к телевизору: сила, подобная силе притяжения, тянет его к теленовостям. Примета времени: постоянное желание быть в курсе всего, что творится в мире, слиться в едином порыве с беспокойными зрительскими массами. За последние два года эта привычка стала еще сильней: страшные, невероятные кадры придали новый масштаб волне новостей, и всякий раз, включая телевизор, он подсознательно ждет повторения. В заявлениях правительства о том, что новые атаки на американские и европейские города неизбежны, слышится не беспомощность, но грозное обетование. Все этого страшатся, но есть в коллективном разуме и тайное стремление к самоистязанию, и нездоровое любопытство. В больницах составлены кризисные планы; и на телевидении, должно быть, есть свой кризисный план по подаче страшных новостей. А зрители ждут. Господи, пожалуйста, только не это! Но если все же это — дай мне увидеть это первым, дай разглядеть во всех ракурсах, дай досмотреть до конца. Вот и Генри не терпится узнать, чем кончилась та история с пилотами.
С новостями — по крайней мере, по выходным — неразлучен бокал красного вина. Генри наливает себе остатки «Кот дю Рон», включает без звука телевизор, а сам, не теряя времени, принимается чистить и резать лук. Чтобы не сдирать подсохшие верхние слои, делает глубокий надрез и выдирает из-под семи одежек белую, сочную луковую сердцевину, остальное выбрасывает. Быстро нарезает три луковицы и кидает их в сотейник, где уже булькает оливковое масло. В готовке его привлекает относительная свобода, необязательность, невозможная в операционной. Что случится, если ты допустишь ошибку на кухне? Кто-то поморщится — только и всего. Никто не умрет. Очистив и мелко покрошив девять толстых зубчиков чеснока, Генри добавляет их к луку. Рецептам он следует только в общих чертах. Больше всего ему нравятся кулинары, пишущие о «пригоршнях», «щепотках» и так далее. Они дают списки альтернативных ингредиентов и поощряют экспериментаторство. Генри согласен, что приличным поваром ему не стать: он, как говорит Розалинд, «готовит по вдохновению». Высыпав на ладонь несколько сушеных стручков чили, Генри крошит их пальцами и высыпает туда же, к луку и чесноку. По телевизору начинаются новости, но он пока не включает звук. Все те же кадры с вертолета, сделанные еще до темноты: та же толпа, наводнившая парк, то же общее ликование. К чесноку и луку, обжаренному до золотистой корочки, добавляется шафран, лавровый лист, апельсиновая цедра, орегано, пять филе анчоусов, несколько консервированных помидоров без кожицы. На экране, на импровизированной трибуне в Гайд-парке, сменяют друг друга ораторы: известный левый политик, поп-звезда, сценарист, профсоюзник. Генри бросает в большую кастрюлю кости трех скатов. Головы их целы, губы по-девчачьи надуты. Глаза от соприкосновения с закипающей водой туманятся. Какой-то полицейский чин отвечает на вопросы о манифестации. Кивает, сдержанно улыбается: видимо, все прошло гладко. Из зеленой сетки Генри достает с дюжину мидий и швыряет к скатам. Быть может, они все еще живы, быть может, чувствуют боль; но он этого знать не обязан. Все тот же серьезный репортер беззвучно раскрывает рот — нетрудно догадаться, что речь снова идет о беспрецедентном количестве демонстрантов. Над луком и всем прочим шипит и пузырится томатный сок, оранжево-рыжий от шафрана.
В ушах у Пероуна все еще гудит после репетиции, чувства затуманены, даже притуплены свиданием с матерью, так что он решает послушать что-нибудь энергичное — например, Стива Эрла, «Брюса Спрингстина для думающих людей», по выражению Тео. Однако нужный ему диск, «El Corazon», наверху, так что Пероун наливает себе еще вина и продолжает посматривать в телевизор, дожидаясь своего сюжета. Премьер-министр выступает в Глазго. Пероун включает звук — и вовремя: премьер-министр как раз говорит, что количество демонстрантов, собравшихся сегодня в Лондоне, превышает общее число жертв Хусейна.
Премьер-министр выступает в Глазго. Пероун включает звук — и вовремя: премьер-министр как раз говорит, что количество демонстрантов, собравшихся сегодня в Лондоне, превышает общее число жертв Хусейна. Неплохо сказано и, пожалуй, убедительно: с этого и надо было начинать. Но теперь слишком поздно. После Бликса это выглядит всего лишь тактическим приемом. Генри выключает звук. Он вдруг понимает, какое наслаждение доставляет ему готовка, — и даже эта мысль не уменьшает наслаждения. Оставшихся мидий он высыпает в самый большой дуршлаг, сует под кран и трет щеткой для овощей. Зеленоватые круглые моллюски, напротив, так и сияют чистотой — их он просто споласкивает под краном. Один из скатов выгибает спину, словно пытаясь выпрыгнуть из кипятка. Заталкивая его обратно деревянной ложечкой, Пероун ломает ему позвоночник, прямо под позвонком Т3. Прошлым летом он оперировал девочку-подростка: на поп-фестивале она залезла на дерево, чтобы получше разглядеть Radiohead, упала и сломала себе С5 и Т2. Она только что окончила школу и хотела поступать на факультет русского языка в Лидсе. После восьми месяцев реабилитации вполне оправилась. Но Генри гонит это воспоминание. Не время сейчас думать о работе: он занят готовкой. Из морозилки он достает четвертную бутыль белого вина «Сансер» и выливает в томатное варево.