Заодно прихватил дюжину черепов, пригодятся.
На выходе с чумного кладбища его чуть не застукала стража. Пришлось отлеживаться на сырой холодной земле. Вот тогда, видно, и простыл малость.
Барух откашлялся, поправил капюшон, вечно сползающий на спину. Достал семигранную бутыль с мочой дракона и окропил черной густой жижицей позвонки. В углах гексаграммы он возжег огни Кибелы, предварительно разлив в свинцовые плошки жир, вытопленный из ведьм и суккуб, попавшихся когда?то в пыточные подвалы Святой Инквизиции. У Баруха был знакомый, тамошний писарь, и он за совсем скромную плату поставлял множество нужных для теургии вещей. Суккубы — демоны в женской плоти, попадались очень редко, и потому Барух всегда платил за их жир и волосы дороже. Но не доверял он писарю, тот был изрядный мошенник, мог подсунуть гнилой товарец, а то и' вовсе обмануть — выдать свиное сало за жир детоубийцы. Но Баруха не проведешь, он всегда пробовал компоненты на вкус, недаром был потомственным теургом.
Серебрянные цепи он разложил в центре магической фигуры, разложил пентаграммой — ни одному инкубу не вырваться из освященных самим Сатаною цепей! Барух берег их как зеницу ока, эти цепи достались деду от его деда, а тому от прапрадедов, выкованы они были во времена, когда мир не делился еще на заоблачные, земные и подземные сферы. Это было подлинное богатство рода теургов!
— Да покроется Вечным Мраком этот мир! — провозгласил теург Барух Бен?Таал из Гардиза. Снял с пояса мешочек, высыпал содержимое в ценр пентограммы — горючая соль застыла желтым конусом. На вершину Барух положил снятый с мизинца перстень с аквамарином.
Потом распахнул черный тяжелый плащ, зябко поежился, расправил грудь и перевернул амулет?пантакль, висевший на золотой цепи, к гексаграмме, так, чтобы треугольный глаз был нацелен зрачком на вершину конуса, чтобы лунный свет, проникающий в щель меж плитами склепа, отразившись в изумрудно?агатовом зрачке пантакля, пал на аквамарин.
Остальное было проще пареной репы. Барух взмахнул руками — и на стенах сырого и мрачного склепа закачались тени семи шандалов, возгорелись пять смоляных факелов, вставленных в пазы гробниц, с обеих сторон открылись провалы в саму Преисподнюю- и оттуда вырвался вихрящийся дым, запахло серой, огненные языки взметнулись до потолка склепа и осели, оставив лишь красные отсветы. Барух разинул рот, чтобы произнести магическое заклинание… и вспомнил с ужасом, что забыл очертить вокруг себя обережный круг!
Но было поздно.
Заклинание, непередаваемое человеческими языками, само вырвалось из его губ, прогремело под сводами и с гулом провалилось в Преисподнюю, будто оно было сотворено не из слов, а из камня.
Вздрогнула земля, загудели качнувшиеся стены, надгробная плита накренилась, но устояла. Верхний треугольник засветился мертвенно?синим светом.
Вздрогнула земля, загудели качнувшиеся стены, надгробная плита накренилась, но устояла. Верхний треугольник засветился мертвенно?синим светом. Нижний — трупно?желтым. Цепи стали подниматься, словно их кто?то невидимый тянул сверху за незримые нити. И лишь после этого сатанинским пламенем вспыхнула горючая соль — будто проснулся под надгробной плитой яростный вулкан. Гул и рев стали невыносимы.
Барух упал наземь, закрыл голову руками. Он нашептывал все известные ему заклинания, лишь бы только разбуженные демоны не уволокли раньше времени в ад. Его трясло и било словно в тропической лихорадке. Но похоже, никто не покушался на его жизнь. Душа же его давным?давно была продана Дьяволу.
Барух приподнял голову, когда все смолкло. Он осторожно раздвинул веки, взглянул вверх — на надгробной плите сидел опутанный цепью демон?инкуб. Наэлектризованные седые волосы безумных фурий тянулись к нему со всех сторон, подрагивали в смрадном продымленном воздухе. Оплавленные позвонки змеями вились по плите — теургия без всякого философского камня превратила их в чистейшее золото.
Но не золото сейчас интересовало Баруха.
Он вскочил на ноги. Вытянул вперед руки в заклинающем жесте. И прохрипел властно, с нажимом:
— Замри, посланец ада! Отныне твой повелитель я!
Демон пялил на повелителя глаза и, похоже, не собирался подчиняться. Казалось, он вообще не понимал, чего от него хотят.
Барух полез в карман за флаконом с ядовитым настоем инкубомора. Но вытащить не успел — послышался дикий грохот, звон, лязги, раздались громкие, перебивающие друг друга голоса, возбужденные крики… и от удара в спину Барух Бен?Таал из Гардиза полетел на гранитные плиты.
Первым чувством Сергея после того, как его вынесло из мрака, была радость — нелепая, необоснованная и беспричинная радость. Он обрадовался тому, что жив, что тьма не поглотила его, и что он не распят по рукам и ногам на земле, что он сидит, малость опутанный, сидит и все видит.
Какой?то патлатый старик в черном плаще махал перед ним руками, кричал, грозился, чего?то требовал. Но Сергей уже чувствовал, что дальше словесных угроз старик не пойдет, что он, судя по всему, сам его побаивается. И потому радость не умалялась. Хотя от вони можно было рехнуться.
Встревожился Сергей, лишь когда в мрачное и сырое помещение, ще он сидел, ворвалась целая команда бородатых мужиков в шлемах, панцирях, с алебардами в руках. Передний ткнул старикана древком в спину, и тот упал. Шестеро подскочили к Сергею и выставили вперед длинные узкие мечи.