Тогда институт приступит к осуществлению второй стадии программы. Во-первых, аналоги, предупреждающие преступления с применением насилия, будут у всех граждан, достигших семилетнего возраста.
— Спятить можно! — воскликнул темноволосый, уставясь на Мартина. — И что, это подействует, даже в таких масштабах?
— Да. Это напрочь исключит всякую возможность развязывания войн и наполовину сократит потребность в полицейских.
Темноволосый свистнул.
— Что там дальше?
— Во-вторых, — продолжал Мартин, — применение аналогов для всех кандидатов на общественный пост: против растрат, круговой поруки, взяточничества и тому подобного. Это должно укрепить демократическую систему на все времена, во веки веков…
Темноволосый положил на стол карандаш.
— Доктор Мартин, — сказал он, — вы меня совсем запутали. Я сторонник свободы воли, это вам известно, но должен же существовать способ удержать человечество от самоубийства. И если применение аналогов действительно так эффективно, как это следует из ваших слов, то я за него, даже если оно грозит каким-то образом нарушить наши гражданские права, я хочу жить, я хочу, чтобы мои внуки, — а их у меня, между прочим, двое — также могли жить. Если здесь нет какой-то ловушки, о которой вы мне пока не рассказали, я за применение аналогов!
Мартин продолжал:
— Аналоги это не лекарство, а костыль. Как я уже говорил, аналог делает больного не более, а, напротив, менее здравомыслящим. Причины его ненормального, антиобщественного поведения не искореняются, они только подавляются, причем на ограниченное время. Они больше не проявляются вовне в прежнем виде, это верно: мы воздвигаем на определенном канале плотину. Но рано или поздно они найдут себе выход — другой. Когда запруженный поток прорывается в другом месте, что вы делаете?
— Строю еще одну запруду.
— Так, — согласился Мартин. — А потом? Еще одну, еще и еще?
— Но это же по сути своей порочно!
…Николас Дос, абсолютно трезвый, рассеянно смотрел на глыбу, стоявшую на подставке во дворе дома. Это был кусок новоанглийского гранита, тут и там по нему проходили линии, начерченные мелом.
Вот уже три месяца, как камень здесь, а он, Николас, до сих пор не коснулся его резцом.
Солнце пригревало Николасу спину. Был очень тихий, теплый день, лишь изредка легкие дуновения бриза шевелили вершины деревьев.
С кухни доносилось позвякнвание посуды, слышался голос жены.
Николас помнил, что в камне заключена определенная форма — каждый камень скрывает в себе присущую только ему одному форму, и когда работаешь с ним, возникает чувство, будто ты помогаешь ее рождению.
Дос даже помнил, какую именно форму содержал в себе этот камень: женщина держит на коленях ребенка.
Он это помнил; но он больше не видел этого.
В правой руке у него и в боку возникали частые, короткие, очень болезненные спазмы. Все разыгрывалось, как в скетче: он вставал, шел взять виски, чувствовал страх, который не позволял ему выпить и заставлял вернуться. Тут и начинались спазмы. Он давно не пил, не пытался даже. Он грезил о выпивке, да; он постоянно думал о ней; чувствовал жжение в глотке и желудке.
Но даже не пытался пить. Бесполезно было пытаться.
Он снова посмотрел на камень, но на этот раз не смог даже вспомнить ту группу. Опять начались спазмы. Дос чувствовал, как внутри у него нарастает напряжение, которое требует выхода.
Он смотрел на камень и видел, как очертания его расплываются, сливаясь с серой, первозданной далью моря, постепенно превращаясь в ничто.
В ужасе он повернулся к дому.
— Марта! — позвал он.
Но услышал только звяканье посуды. Вытянув вперед руки, он заковылял к дому.
— Марта! Марта! Я ослеп!
— Поправьте меня, если я не прав, — попросил темноволосый. — Мне кажется, что, имея дело с психически ненормальными людьми, страдающими сложными комплексами, вы наживаете себе одни неприятности. Но с другой стороны, насколько я понял вас, применять аналоги надлежит именно к таким и только к таким личностям. Потому что у нормального среднего человека вряд ли возникнет побуждение убить, или ограбить, или еще что-нибудь в этом роде. Ну, раз в жизни у него может появиться подобное искушение. Если аналог остановит его именно в этот единственный раз, нанесет ли это ему какой-либо урон?
— В течение одной или двух минут он будет невменяем, — ответил Мартин. Но я с вами согласен! Если все этим и ограничится, большого вреда такое вмешательство ему не причинит. И в институте многие считают, что так оно и будет: все ограничится единовременным вмешательством. Но они ошибаются, и это ошибка, которая может привести к трагедии! Потому что в их программе отсутствует один пункт, который сразу предложит первый же законодатель. Аналоги — это средство против любой попытки государственного переворота.
Темноволосый молчал.
— А отсюда, — продолжал Мартин, — один малюсенький шаг до тирании, которая будет господствовать до скончания веков.
Его собеседник кивнул.
— Вы правы. Так что я должен сделать?
— Нужно создать денежный фонд, — ответил Мартин. — В настоящее время средств у института мало, мы очень медленно растем, открываем не больше одного нового центра в год. Предложите нам благотворительный вклад — не облагаемый налогом, заметьте, — примерно полмиллиончика, и мы его схватим. А уловка будет состоять вот в чем: жертвователи потребуют права ввести в состав правления института трех своих членов. Если никто не догадается о нашем с вами сговоре, такое предложение будет принято без возражений, потому что руководство останется в прежних руках. Но при решении главного для меня вопроса — о второй стадии программы института — у нас будет большинство. Это как с эпидемией. Если позволить им действовать в том же направлении еще несколько лет, их уже ничто не остановит. Но если мы сами вступим в дело немедленно, пока оно еще управляемо, мы их подавим.