Увидев Каваноу, Джанигян поднял охотничье ружье, затем немного его опустил.
— Одо! — сказал он.
Каваноу перевел это как «ага!», что было у Джанигяна обычным приветствием.
— И тебе одо, — поздоровался фотограф. Затем вытащил бумажник, извлек оттуда другой свой бриллиант — побольше — и показал его Джанигяну.
Тот важно кивнул. Затем встал, надежно зажав под мышкой охотничье ружье, а другой рукой, не спуская взгляда с Каваноу, открыл крышку ящичка. Отпихнув в сторону с полдюжины грязных рубашек, он порылся в нем и выцарапал оттуда пригоршню блестящих камушков.
Бриллианты.
Джанигян ссыпал драгоценности обратно в ящичек, снова навалил сверху грязных рубашек, закрыл крышку и сел.
— Одо! — сказал он.
На сей раз это значило: «Всего хорошего». Каваноу побрел прочь.
Головная боль, незаметно оставившая фотографа в покое где-то на Сорок второй улице, снова напомнила о себе.
— Одо! — сказал он.
На сей раз это значило: «Всего хорошего». Каваноу побрел прочь.
Головная боль, незаметно оставившая фотографа в покое где-то на Сорок второй улице, снова напомнила о себе. Без особого вдохновения изрыгая проклятия, Каваноу направился обратно к такси.
Что же теперь? Не погоняться ли за Хулиганом по Филиппинам, Швеции или Мексике?
А почему бы, собственно, и нет?
Если я его не разыщу, сказал себе Каваноу, то меньше чем через год буду жить в пещере. Стану вшивым троглодитом. Снова на обед у человека будут личинки…
Таксист ждал на углу. Каваноу сердито буркнул ему подождать еще и зашел в табачную лавку на другой стороне улицы. Из толстого слоя валявшихся на полу галстуков, записных книжек и перемолотых в порошок леденцов он вытянул карту пяти районов Нью-Йорка. Затем устало перетащился обратно через улицу и забрался в такси.
Водила смотрел на него выжидающе.
— У твоей мамаши уши мохнатые, — сообщил ему Каваноу.
— Пса-пса? — переспросил водитель.
— И целых три штуки, — добавил Каваноу. Он раскрыл карту на участке Квинс-Лонг-Айленд, сумел отыскать там Флашинг-Бей и нарисовал крестик, который, подумав немного, переделал в жирную точку, там, где должен был располагаться Ла-Гвардия-Филд.
Таксис взглянул на карту, кивнул и вытянул мясистую лапу. Каваноу едва справился с сильнейшим желанием плюнуть туда. Вместо этого он возмущенно нарисовал уже переданный хапуге камень, указал на него, затем на таксиста, затем на карту.
Водила пожал плечами и указал большим пальцем на выход. Каваноу заскрежетал зубами, крепко зажмурил глаза и досчитал до двадцати. Наконец, когда фотограф убедился, что может держать опасную бритву с острого конца, он взял ручку, отыскал на карте район Манхэттена и жирной точкой пометил угол Пятидесятой и Второй авеню. Он также нарисовал другой алмаз и провел от него стрелочки к точке.
Водитель внимательно изучил картинку. Он еще дальше перегнулся через сиденье и ткнул в точку жирным пальцем.
— И ею лубе бу битяуп? — подозрительно вопросил он.
— Предки твоего папы, орангутаны, страдали жуткими болезнями, заверил его Каваноу.
Успокоенный столь многосложным заверением, водитель завел машину.
У себя в квартире, пока водила важно рассиживался в гостиной, Каваноу взял самый мелкий бриллиантик, чтобы заплатить за проезд, и еще двенадцать, от средних до самых крупных, на дальнейшие нужды. Он взял также две банки тушенки, банку бычков, открывашку, ложку и бутылку томатного сока. Все это фотограф положил в бумажный пакет. В тот момент он и думать не хотел о еде, но ведь когда-нибудь поесть придется. Все же лучше, чем личинки…
Все главные магистрали, ведущие из Нью-Йорка, оказались как выяснил Каваноу, забиты транспортом: очевидно, все островитяне старались выбраться на материк, и наоборот. На дорожные знаки никто уже внимания не обращал — и прискорбные результаты такой езды валялись едва ли не на каждом перекрестке.
Два часа ушло у них на то, чтобы вобраться до Ла-Гвардии.
Вокруг машины, припаркованной у здания аэропорта, происходила целая битва. Когда подкатило такси Каваноу, толпа раскололась и хлынула к новой жертве, Каваноу еле успел открыть дверцу и выпрыгнуть. Молниеносно отскочив от капота, он прошелся кому-то по ногам, заехал еще кому-то в поддых, и когда несколькими секундами спустя обрел равновесие, то увидел, как такси разворачивается на двух колесах с распахнутой задней дверью, а туда, будто пчелиный рой, набивается плотная масса пассажиров. Подфарники машины закачались, удаляясь, а несколько отставших штурмовиков яростно бросились за ними вслед.
Каваноу осторожно обошел несколько поредевшую толпу, все еще бьющуюся насмерть у оставшегося автомобиля, и вошел в здание аэропорта. Там он с боями прорвался через зал ожидания, потерял пакет с продуктами, несколько пуговиц рубашки, девять десятых своей решимости, но все же нашел открытые ворота на поле.
Громадная, залитая светом прожекторов площадь представляла собой одно неразделимое смешение людей, собак и самолетов — столько самолетов в одном месте Каваноу еще никогда не видел. Там был их целый лес лайнеры, транспорты, частные самолеты всевозможных размеров и форм.
Еще сложнее было пересчитать собак. Казалось, только совсем рядом с Каваноу их несколько десятков, здоровенных и шумных. Один особенно шустрый дог размером с хорошую пуму, пару раз обежал вокруг Каваноу, а затем встал на задние лапы и положил громадные передние фотографу на грудь. Каваноу рухнул, как обрубленное дерево. Какое-то мучительное мгновение человек и собака глядели друг другу в глаза, затем зверь закрутился, звучно хлеща Каваноу хвостом по морде, и был таков.