Большой и абсолютно чистый стол с телефонами, удобные, прочные стулья вдоль стены и несколько кресел вокруг кофейного столика в углу. Компьютер, проекционный видеомонитор и некоторые другие вещи говорили о том, что это помещение используется в основном для совещаний.
Виталий Алексеевич так же неторопливо подошел к стене, за которой туманно просматривался какой-то отросток. Чего-то нащелкал на клавиатуре, и по загудевшей от воздуха трубе в нашу сторону двинулось нечто. Еще через пару секунд в приемный лоток упал продолговатый цилиндр с двумя толстыми кольцами у торцов. Пневмопочта. Примитивно, но быстро и надежно.
Он развинтил цилиндр и вынул пачку листков.
— Присаживайся.
Он показал на одно из кресел вокруг низкого кофейного столика и плюхнулся сам.
— Это, — он протянул мне первый листок, — серийный насильник. Десять убийств с изнасилованием. В основном девочки до 16 лет. Ищем уже полгода. А это, — он протянул другой, — банда ублюдков. На их совести восемь пунктов обмена валюты. Шестеро убитых охранников, пять кассирш, примерно такое же количество тяжелораненых. Ищем три месяца. Наверное, гастролеры… — добавил он тоскливо.
Я смотрел на короткие, в две-три строчки, описания преступлений и небольшие фотографии с мест происшествий, подколотые к листку разноцветными скрепками, и чувствовал, как помимо моей воли во мне набухает тяжелый черный ком злости.
— А вот это, — он, поморщившись, протянул новый листок, — наша самая большая головная боль. Крадут детей. На органы.
— Как на органы? — не понял я. А через секунду догадался и внутренне похолодел. — И что будет, если вы их найдете?
— Не если, а когда, — поправил он меня. — Когда мы их найдем. В зависимости от необходимости их ждет громкий суд — это политика, тут ничего не поделаешь, — а потом несчастный случай в тюрьме или в лагере. Если, конечно, никто не пристрелит на месте.
— И только это? — уточнил я. Никаких сейфов с военными секретами и прочих шпионских номеров?
— Господи! — простонал он и уставился тяжелым взглядом в стену. — Да ты помоги мне хоть с одной из этих (он потряс пачкой листов) проблем, и я сам расскажу тебе столько военных секретов, что тебя стошнит от этих глупостей. Раньше мы занимались совсем другими делами. Скорее политикой, чем войной и вообще всякой мистикой. Но криминальная ситуация такова, что на нас стали сбрасывать «тяжелые висяки». Милиция в болоте, контрразведка зализывает раны. В общем и целом, пока, кроме нас и еще пары контор, заниматься этим некому.
Я секунду размышлял о том, как половчее обставить мою помощь, а потом махнул рукой.
Я секунду размышлял о том, как половчее обставить мою помощь, а потом махнул рукой.
— Ладно. Гори оно все огнем. Давай свои бумажки. Тебе что нужно? Внешность, местонахождение, что еще?
Он немного опешил.
— А что еще?
— Ну, я не знаю… Другие подвиги, например?
Он махнул рукой.
— Внешность — уже хорошо. Адрес — идеально. А другие подвиги, — он пожал плечами. — Так ведь три раза не расстреляешь.
— Одно «но», — предупредил я.
Он встрепенулся, словно охотничий пес, увидевший, как уже убитая дичь собирается дать деру.
— Мои способности временные. Причем я не знаю, сколько они продержатся. Месяц — точно, дальше не ясно, — и гася скептическое выражение его лица, добавил: — Я и вправду не хочу сходить с корабля. Но ты должен знать, что вся лафа, возможно, продлится лишь короткое время.
— Ну, — он рассудительно приподнял брови, — ты, главное, сам себя не топи… А насчет способностей посмотрим. — И добавил назидательным тоном любящего папы: — Преодолевай сложности по мере их поступления.
— Мне нужен художник, и пройтись по местам событий.
— Тогда завтра с утра…
Теперь был мой черед удивляться.
— Ты хочешь, чтобы эти уроды еще что-нибудь натворили?
— Господи, да нет, конечно! — он одним движением вылетел из кресла. — Посиди немного. Я организую. Чего тебе? Кофе, чай? Душ там.
Он пальцем показал на неприметную дверь и выскочил прочь.
Душ — это хорошо. Но потом.
Отсутствовал он примерно минут двадцать, а, вернувшись, задумчиво и весело проговорил:
— Спать удумали, сволочи. Я им дам спать. Работать, негры!
— Ну что, поехали? — спросил я.
— Поехали, — кивнул он. — Художника, правда, подвезут уже на место.
— Только смотри! — предупредил я его. — Художник должен быть хороший. Иначе все напрасно.
— Нормальный, нормальный. Слушай, а как тебя называть-то? — спохватился он. — А то неудобно как-то выходит…
Я представил себе, как он будет напрягать язык и память, называя меня полным именем, и назвал то, что значилось и в моем давно утерянном настоящем, и в новоприобретенном паспорте.
— Андрей.
Та же машина, но в сопровождении трех массивных внедорожников доставила нас к подножью бетонного улья, светившегося редкими окнами.
Не обращая более внимания на сопровождавших, я погрузился в состояние «Кархи».
Несмотря на то что прошло уже больше трех месяцев, картина преступления живо встала пред моим взором. Вся боль и отчаяние маленькой девочки, убиваемой здесь, в тени новостройки, ударила по нервам, словно пушечное ядро. Я видел лицо насильника так ясно, что, наверное, мог бы сосчитать каждый прыщ на опухшей роже. Я с трудом вынырнул наружу, оглядывая столпившихся вокруг людей, в первые секунды не понимая, кто они и зачем здесь.