Порывшись в сумке, она кинула мне на колени полоску кожи с заклепками. Полоска была слишком короткой, чтобы оказаться простым ремнем.
— Откуда это у вас? — изумился я. Гномы подложили, предвидя мое решение пойти на территорию матриархата?
— Это мой, — тихо сказала Карин.
— Ваш?
— Мой, — она отвернулась, но я успел увидеть подозрительно заблестевшие глаза. — Рико, извини. Ты не обязан выслушивать эту историю, но теперь тебе придется это сделать. И ты будешь первым, кто об этом узнает. Я… больше не могу носить это в себе.
Я раскурил потухшую трубку, чтобы чем-то себя занять и не думать, что может означать блеск ее глаз.
Есть истории, которые люди носят внутри себя, стараясь никому их не рассказывать. И эти истории сжирают людей изнутри. Если они не найдут выхода, хотя бы один раз, хотя бы перед посторонней аудиторией, они могут разорвать сердце того, кто их носит.
Посторонним слушателем для Карин оказался я. Чародей-неудачник с кучей врагов на хвосте. Не самый лучший выбор с ее стороны, но…
Наверное, мысль о посещении Города Людей разбередила старые раны.
Я был уверен, что рассказ Карин мне не понравится, но я был слишком многим ей обязан и просто не мог отказать. Иногда можно оказать другому помощь, просто выслушав его, не перебивая.
— Я была рабыней, — начала свой рассказ Карин. — Пять лет. В рабство меня продал мой родной отец. В нашей семье было семеро детей, слишком много для наших времен. Отец был простым крестьянином, жившим на территории прижимистого феодала, и ему было трудно прокормить свою семью. И когда мне исполнилось двенадцать лет, он продал меня в рабство. В Вольные Города.
Вообще-то, в Вестланде работорговля запрещена законом. Но вольные города Камир и Абадон юридически не являются частью человеческого королевства Вестланда.
Помните, что я говорил о пафосных названиях и мерзости, которую они скрывают? Вольные Города практикуют рабский труд.
Караваны работорговцев, притворяющихся обычными купцами, бродят по всей стране, покупая свой товар. Чаще всего предметом сделки становятся дети самого бедного слоя населения — крестьян.
Иногда местные феодалы, узнав об истинной цели караванов, устраивают рейды. Иногда они закрывают на работорговцев глаза. За определенную плату, конечно. Для некоторых дворян разница между крестьянином и рабом является ускользающе невидимой.
Вольные Города расположены на нейтральной территорией между человеческим королевством и землями орков. На мой взгляд, Камир и Абадон населяют худшие представители этих двух рас.
Король Людовик постоянно грозит устроить боевой поход, призванный стереть Вольные города с лица континента, но всегда откладывает его из-за более насущных, по его мнению, проблем.
Говорят, тем же самым занимается и хан орков.
Может быть, окончательно решить эту задачу смогут только Красные воины с Восточного континента.
Карин продолжала рассказ, делая паузы, чтобы собраться с мыслями или подавить посторонние эмоции. Пока она молчала, я пытался подавить свои.
— Естественно, отец не сообщил мне правды. Он сказал, что дяденька, владелец каравана, отвезет меня к одной волшебнице и я стану ее ученицей. Ты можешь понять, как я радовалась, красавчик. Все дети мечтают стать либо рыцарями, либо чародеями, и я не была исключением. Но когда караван прибыл в Камир, на мою шею надели рабский ошейник, скрепив его магической печатью.
В большинстве своем чародеи против рабства. Но в любой среде найдутся криминальные типы, согласные делать что угодно ради денег. Даже скреплять человеческие ошейники магическими печатями.
Уроды.
Рабство отвратительно в любом его проявлении. Если бы этот вопрос находился в моей власти, я предал бы Вольные города огню и мечу. А потом засыпал бы пепелище солью, чтобы там еще пару веков ничего не росло.
— Первоначально меня определили в бордель, — сказала Карин. Ей было тогда двенадцать лет. Неужели такое возможно? Что же это за мир такой, в котором двенадцатилетних девочек продают в рабство собственные отцы, а покупатели отправляют их работать в борделе? Это наш мир. Это Вестланд, наш континент. — Я сопротивлялась. Я дралась, царапалась и кусалась. Меня избивали, насиловали, чтобы я стала более покладистой. Но это не помогало. Я все равно продолжала сопротивляться. В конце концов, моих хозяевам это надоело. Клиенты не жаждали иметь дело с избитой девчонкой, покрытой синяками и привязанной к кровати. Я думала, что после этого хозяева меня просто убьют. Но рабовладельцы оказались более прагматичными людьми. Они решили использовать мою ярость и способность к сопротивлению в коммерческих целях. И определили меня в гладиаторы.
В двенадцать лет?
Огнем и мечом. Некоторых людей нельзя исправить. Их можно только уничтожить.
Милосердие — это слабость. Многое из того, что говорила Карин, стало мне более понятным. Гладиаторы и милосердие — две вещи несовместные.
— В Вольных городах существуют детские гладиаторские турниры, — продолжала Карин. — Они не пользуются большим зрительским спросом, ибо не так зрелищны, как взрослые бои. И чтобы потраченные на рабов деньги не оказались потраченными впустую, детям дают только деревянное оружие. Маленькие гладиаторы не могут поубивать друг друга. Только покалечить. Ко всему прочему, детские турниры являются школой, в которой выращивают гладиаторов. Готовят их к настоящим боям и смерти на арене под аплодисменты толпы. Я провела в детской гладиаторской школе три года.