Ходили слухи, что эпидемия, сыгравшая на руку человечеству, была спровоцирована человеческими же чародеями, экспериментировавшими с обычным вирусом гриппа. Эльфийские чародеи провели собственное расследование, длившееся несколько сотен лет, и пришли к выводу, что это не так. Эпидемия была игрушкой природы, судьбы или Творца, решившего освободить занятое эльфами место для другого народа.
В общем, это довольно грустная история.
Среди эльфов еще живы старики, заставшие те времена, но они не любят распространяться на эту тему. Тем не менее, эльфы помнят о прошлом и не устают напоминать о нем людям. Совсем не для того, чтобы люди подспудно испытывали чувство вины. Эльфы на собственном опыте убедились, что самой страшной угрозой для цивилизации может быть вирус, и не хотят, чтобы такая же судьба постигла людей и другие разумные расы Вестланда.
Эльфы на собственном опыте убедились, что самой страшной угрозой для цивилизации может быть вирус, и не хотят, чтобы такая же судьба постигла людей и другие разумные расы Вестланда.
Никто не заслуживает столь страшной участи, даже столь презираемые всеми остальными народами гоблины.
— Странный ты тип, красавчик, — заметила Карин. — Тебя послушать, так вообще никто ни в чем не виноват. Ты ведешь себя так, словно можешь понять и оправдать любой поступок. Граф Осмонд хочет подвергнуть тебя мучительной смерти — он печется о благе своих вассалов. Дракон хочет испепелить тебя — он мстит за племянника, искренне полагая, что ты виновен в его смерти. Гоблины пытались сожрать тебя — их развитие началось слишком поздно, и гномы не дают им спокойно жить.
— Но ведь так оно и есть, — возразил я. — В этом мире все взаимосвязано. Каждый осознанный поступок вызван и обусловлен какими-то причинами, которые кажутся совершающему его существу достаточно вескими и разумными. Если я могу понять причины, по которым кто-то хочет меня прикончить, это еще не значит, что я пойду ему навстречу.
— А по-моему, это просто следующий шаг, — сказала Карин. — Вспомни, как ты пытался сдаться сэру Ралло.
— Э… Не пытался я сдаваться. И вообще, для того, чтобы победить врага, надо его понять, — сказал я.
— Неправильно. Для того, чтобы победить врага, надо его убить. Ты не можешь одержать победу, пока жив кто-то желающий твоей смерти.
— Это варварство, — сказал я. — Убийство — это последнее средство убеждения.
— Убийство — это единственное средство, — сказала Карин. — Если ты на самом деле веришь в то, что говоришь, почему же бежал от графа Осмонда и не попытался убедить Гарлеона в своей невиновности?
— Они бы не стали слушать.
— Вот именно. Зачем слушать, если сила на твоей стороне?
— В данном случае, слушать надо было хотя бы затем, чтобы найти истинного виновника преступления.
— Сильные мира сего не ищут виновников, — сказала Карин. — Они их назначают.
Крыть мне было нечем, потому что со мной именно так и поступили.
— Это неправильно, — сказал я. — Так не должно быть.
— Посмотри вокруг. Так есть. Ты сам ведешь себя таким образом, предпочитая этого не замечать. Ты не пытался убедить ни в чем не виноватых и обиженных эволюцией гоблинов. Ты продемонстрировал им силу и разговаривал с ними с позиции сильного. Ты сделал бы то же самое и с графом Осмондом, если бы у тебя хватило могущества. Но его не хватило, и ты пустился в бега. Кроме того, ты непоследователен и совершаешь ошибки. Этих гоблинов следовало убить.
— Ничего подобного. Милосердие — вот истинная сила.
— Милосердие — это слабость, — отрезала Карин. — Проявляя милосердие, ты даришь врагу второй шанс, сам выпускаешь победу из своих рук.
— Гоблины слишком напуганы и побоятся за нами следовать, — сказал я. — Не говоря уже о том, чтобы на нас нападать.
— Возможно, — согласилась Карин. — Может быть, они на нас и не нападут. Скорее всего, не нападут. Но они могут это сделать. А если бы они были мертвы, такой возможности бы у них просто не было.
— Нельзя убивать всех, кто косо на нас посмотрел.
— Нельзя убивать всех, кто косо на нас посмотрел.
— Почему? — искренне удивилась Карин.
— Потому что тогда в мире будет очень много трупов.
— Зато оставшиеся в живых будут очень вежливые и обходительные.
Я понял, что мне не удастся ее переубедить. Жестокий мир порождает жестоких людей. Основные качества закладываются в нас в детстве, и я подозревал, что детство у Карин выдалось крайне тяжелым.
Интересно, что мой наставник Мигель и даже мой второй наставник Исидро, пусть и в меньшей степени, рассуждали примерно так же, а мои идеалы оказались так далеки от их собственных.
Я не сомневался, что Мигель в этой ситуации перебил бы всех гоблинов просто из осторожности. И почти не сомневался, что то же самое сделал бы и Исидро. Как поступил бы дон Диего, мой приемный отец, я не представлял.
Временами он тоже бывал жесток, но временами — спокоен и мудр.
Мое детство было вполне безоблачным. Меня учили многим вещам, но у меня оставалось свободное время, которое я предпочитал проводить в библиотеке. Наверное, я прочитал слишком много умных и добрых книг, чтобы нормально вписаться в безумие реальной жизни.
В глубине души я понимал, что благородные воители древности вовсе не могли быть такими уж благородными, как об этом пишут в книгах, потому что в таком случае их имена просто не остались бы в истории. Это наверняка были те еще мерзавцы, пролившие реки крови и плясавшие на курганах своих врагов. И эльфы оставили человечеству континент не по доброте душевной, а потому что физически не могли его удержать, противостоя молодой и бурно развивающейся расе.