Мое состояние поправилось, а состояние Дэзи — нет, и мне не удается понять, почему так. Быть может, я всего лишь флиртовала с безумием, точно так же, как игралась с соучениками и соученицами, равно как и с учителями. Во мне не было уверенности, на самом ли деле я сошла с ума, хотя и опасалась этого. Некоторые говорят, что уже одно сознание того, что обладаешь мнением в какой?то мере уже является признаком сумасшествия, только я в это не слишком верю. Я всегда думаю об этом. И всегда буду думать.
Я часто спрашиваю у самой себя, не сумасшедшая ли я. Спрашиваю и у других людей.
— Ведь разве даже спросить о таком, уже само по себе не безумие ли? — спрашивала я иногда перед тем, как начать говорить что?то такое, что, вероятнее всего, за сумасшествие принять было нельзя.
Многие свои высказывания я начинала с небольшого вступления, например: «Возможно у меня и не все дома, но…» или «Может это у меня и бзик, но…»
Если мне случается сотворить что?нибудь чрезвычайное — к примеру, дважды за день принять ванну — я говорю себе: да ты, подруга, совсем сбрендила.
Знаю, это очень распространенное выражение. Только для меня оно значит кое?что особенное: тоннели, сетки на окнах, двойные двери, пластиковые вилки, мигание желтоватых лампочек и постоянно меняющиеся границы, которые, как и все границы в мире, так и манят их переступить. Только я уже их переступать не желаю.
ДАЛЕЕ, ПРЯМО, КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ — ВМЕСТЕ С СОБОЙ
Большинство из нас в конце концов вышло.
Мы с Джорджиной поддерживали контакт друг с другом.
Какое?то время Джорджина проживала в женской комунне в северных пригородах Кембриджа. Как то раз она пришла ко мне в гости и терроризировала живущую надо мной соседку, которая как раз пекла хлеб.
— Вы это неправильно делаете! — заявила Джорджина.
Мы были с визитом этажом выше и болтали за чашкой чая, а соседка как раз вымешивала тесто.
— Сейчас я вам покажу, — Джорджина отодвинула соседку и начала молотить тестом по столу.
Моя соседка была весьма воспитанной особой и никогда не проявляла по отношению к кому?либо невежливости или злости. В свою очередь, другие люди относились к ней тоже очень вежливо.
— Я вам говорю, тесто следует хорошенько замесить, — говорила Джорджина, показывая одновременно, как это следует делать.
— О?о, — только и смогла выдавить из себя соседка.
Она была старше меня и Джорджины лет на десять и все эти годы не занималась ничем, кроме как выпекала хлеб.
Когда Джорджина уже хорошенько вымесила тесто, она заметила, что ей пора идти.
— Никто еще и никогда не отнесся ко мне подобным образом, — только и сказала соседка, более ошеломленная, чем оскорбленная.
Потом Джорджина стала посещать женские групповые собрания, целью которых было повышение экологической сознательности. Она же уговорила и меня: «Вот увидишь, тебе понравится».
Бабская компания заставила меня почувствовать ужасно неприспособленной. Они разбирались в строении двигателя внутреннего сгорания, умели ходить в горы, а я, в свою очередь, среди них была единственной замужней. Я быстро заметила, что к Джорджине в группе относились как к запятнанной — это из?за ее больничного прошлого. Каким?то чудом пятно это на меня не распространилось. Зато я таскалась на эти встречи достаточно долго, чтобы набраться подозрений относительно учреждения брака, а в частности — по отношению к собственному мужу. С ним я устраивала глупейшие ссоры из?за любой мелочи. По правде говоря, повод было найти сложновато: он сам мыл посуду, делал покупки и частенько убирал квартиру. Я же большую часть времени проводила за чтением книжек или же рисованием картинок акварелью.
К счастью, Джорджина отхватила себе мужа, и я успела отказаться от собраний еще до того, как мне пришло в голову, чтобы разобраться со своим мужем окончательно.
Мы ездили к ним в гости, в их хозяйство в Массачузетсе.
Муж Джорджины был низенький, бледненький и худенький, одним словом, не тот человек, после которого остаются незабываемые впечатления. Кроме мужа у Джорджины была еще и коза. Все трое жили в сарае, поставленном на небольшом клочке заросшего поля у подножия холма. В тот день, когда мы прибыли к ним с визитом, было чертовски холодно, хотя был уже май. Они оба были заняты застеклением окон. Фрамуги в сарае имели размеры два на два метра, так что работы хватало.
Мы смотрели на то, как они лепят замазку и примеряют оконные стекла. Коза стояла в своем загончике у входа и тоже приглядывалась. В конце концов, Джорджина объявила ланч. За несколько минут в кастрюле?скороварке она наварила кучу бататов. Это и был ланч. Сверху она покапала на картофелины кленовым сиропом. Коза получила на ланч бананы.
После ланча Джорджина спросила:
— Хотите увидать козью пляску?
Козу звали Милочкой. У нее была рыжая шерсть и длинные, волосатые уши.
Джорджина подняла руку с картофелиной.
— Ну, Милочка, пляши, — приказала она.
Милочка встала на задние ноги и начала подскакивать, пытаясь достать убегающую картофелину. Ее длинные уши болтались, а передними ножками она размахивала в воздухе. Копытца у нее были черные и остренькие, казалось, что ими она может хорошенько ранить. И правда, когда в какой?то момент она потеряла равновесие, что уже пару раз случалось, копытом она заехала по краю кухонного стола, оставив в дереве приличный след.
И правда, когда в какой?то момент она потеряла равновесие, что уже пару раз случалось, копытом она заехала по краю кухонного стола, оставив в дереве приличный след.
— Да отдай ты ей эту картошку, — сказала я. Что?то весь этот козий танец потянул меня на слезы.