Когда древний, затвердевший бифштекс режется пластиковым ножом, а отрезанный кусок накладывается на пластиковую вилку (затупленные зубцы вилки никогда не накалывали мясо, так что приходилось пользоваться ею как ложкой), тогда и вправду любая еда приобретает иной вкус.
Как?то не сумели вовремя привезти пластиковые столовые приборы, и нам пришлось во время еды пользоваться картонными ложками, ножами и вилками. Ты когда?нибудь ел что?либо картонной вилкой? Так что представь себе, какой у еды вкус; на языке постоянно чувствуешь грубые ворсинки картона, еду запихиваешь в рот, а картон выплевываешь.
А бритье ног?!
Например, подходишь к дежурке.
— Хочу побрить себе ноги.
— Минутку.
— Но я как раз сейчас собираюсь идти купаться и хочу побрить себе ноги.
— Подожди, мне нужно проверить твою карточку.
— У меня имеется разрешение на бритье ног. Под присмотром.
— Погоди, погоди, сейчас проверю. — Она крутится, что?то там перелистывает, читает. — Все в порядке. Еще минуточку.
— Я уже иду в ванную.
Наконец?то в ванне — ванне величиной с плавательный бассейн, олимпийский плавательный бассейн, глубокой и длиннющей, установленной на ножках в форме крокодильих лап — щелк, шшш , «проверка!»…
— Эй, так как там с моим бритвенным станком?
— Я только проверяю.
— Но ведь я хочу побрить себе ноги.
Шшш , щелк.
Еще немножко горячей воды. Да, эти бассейны для гидротерапии очень классные и удобные.
Щелк, шшш — на сей раз это мой бритвенный станок и моя надзирательница.
— Держи свой станок.
Она подает мне его и садится на стуле рядом с ванной. Мне уже восемнадцать лет. Ей — двадцать два. Она внимательно присматривается к тому, как я выбриваю себе ноги.
В нашем отделении куча волосатых ног. Первые феминистки.
ВТОРАЯ ЛИЗА
Как?то раз в отделение приняли другую Лизу. Чтобы отличить ее от нашей Лизы, мы обращались к ней полным именем и фамилией — Лиза Коди. Наша Лиза осталась просто Лизой, словно принцесса.
Наши Лизы подружились. Их любимейшими занятиями были телефонные разговоры.
Три телефонные будки, расположенные рядом с двойной дверью, были единственным местом, гарантирующим нам хотя бы чуточку личной жизни. Мы могли войти вовнутрь и плотно задвинуть за собой раздвижные двери. Даже самая шизанутая среди нас могла в любой момент усесться рядом с аппаратом, взять в руки трубку и вести разговоры — правда, исключительно сама с собою. Дело в том, что после снятия трубки производилось автоматическое соединение с дежуркой. У медсестер имелся список телефонов, по которым каждой из нас разрешалось звонить.
Говорить нужно было, приблизительно, следующее:
— Алло! Это Джорджина (или же Цинтия, или Полли), я хочу связаться с номером пятьсот пятьдесят пять сорок два семьдесят.
— Этого номера в твоем списке нет, — отвечала дежурная.
И связь на этом прерывалась.
Но оставалась запыленная и тихая телефонная будка со своей старомодной, черной трубкой с изогнутой спинкой.
Когда Лизы вели телефонные разговоры, они заходили в две будки, закрывали за собой двери и орали в трубки. Если отвечала дежурная, Лиза вопила; «Разблокировать линию!» — и они свободно продолжали свою беседу. Иногда они осыпали друг друга ругательствами, но чаще всего кричали о планах на целый день.
— Ну что, заскочим на обед в кафетерий? — вопила Лиза Коди.
Но нашей Лизе не разрешалось покидать отделение, посему она орала приблизительно следующее:
— И тебе охота жрать эти помои в компашке целой банды психопатов?
— А как тебе кажется, ты сама какая?
— А я социопатка! — с гордостью заявляла Лиза.
Лизе Коди диагноз еще не поставили.
У Цинтии имелась депрессия, у Полли и Джорджины — шизофрения, у меня — расстройства характера, которые иногда определялись как личностные расстройства. Когда мне поставили диагноз, для меня он не звучал слишком серьезно, но через какое?то время начал звучать более зловеще, чем случаи других пациенток. Я представляла собственный характер вроде сорочки или жестяной кастрюльки, которые были произведены с дефектом и теперь сделались просто бесполезными.
Лизе Коди диагноз поставили только лишь через месяц от даты ее приема к нам. Тоже социопатка. Лиза Коди была этим ужасно довольна, поскольку во всем желала быть похожей на Лизу. Вот только Лизе это это не нравилось, которая до сих пор была единственной социопаткой в нашем отделении.
— Нас исключительно мало, — объясняла она мне как?то, — и в большинстве своем мы мужчины.
Когда Лиза Коди уже узнала собственный диагноз, наша Лиза начала доставлять все больше неприятностей.
— Твое поведение переходит нормы, — указывали ей медсестры.
Но мы то знали в чем тут дело — наша Лиза пыталась доказать, что Лиза Коди вовсе не социопатка.
В течение целой недели Лиза прятала под языком получаемые снотворные таблетки, собирала их в укромном местечке, а затем заглотала их все разом. Целые сутки она ходила совершенно дурная. Лизе Коди удалось собрать всего лишь четыре таблетки, а когда их заглотала, все выблевала. В шесть тридцать утра, во время пересменки медсестер, наша Лиза загасила сигарету у себя на предплечье. В тот же самый день после полудня Лиза Коди выжгла себе на запястье тоненькую черточку и целых двадцать минут держала руку под струей холодной воды.