— Разве мы не можем курить в коридоре? — спросила я.
Возле туалета стояла пепельница. Но нет, мы были обязаны курить именно в туалете.
Следующей проблемой была проблема одежды.
— Никаких мини?юбок, — предупредил начальник.
Вот это распоряжение уже с первых дней загоняло меня в тупик, поскольку дома у меня были исключительно такие юбки, а до первой зарплаты было еще далеко.
— А почему? — спросила я.
— Никаких мини, — повторил начальник.
В понедельник скандал с курением, во вторник распоряжение относительно юбок, а в среду я одела черную мини?юбку, черные обтягивающие колготки и с надеждой в сердце отправилась на работу.
— Никаких мини, — вновь услыхала я.
Тогда я выскочила в сортир, чтобы скоренько курнуть.
— Курить только во время перерыва, — буркнул в моем направлении начальник, когда я уже вернулась за свой стол.
И вот тогда?то я и начала совершать свои ошибки в оформлении счетов.
В четверг, затягиваясь очередной сигаретой, начальник вызвал меня к себе.
— Ты неправильно выписываешь счета, — объявил он. — Это недопустимо.
— Если бы я могла курить, — ответила я ему, — то не сделала бы этих ошибок.
Он отрицательно покачал головой.
В пятницу я не пришла на работу, звонить я им тоже не стала. Просто лежала на кровати и размышляла о работе в отделе кадров. Чем больше я о ней рассуждала, тем более она казалась мне абсурдной. Я не могла серьезно относиться ко всем этим установлениям. Мне прямо смеяться хотелось, когда я вспоминала курящих машинисток, сбившихся в куче в сортире.
Но ведь это была моя работа. И более того, я была сотрудницей, которая с трудом воспринимала обязательные предписания. Все остальные сотрудники эти предписания воспринимали и выполняли.
Было ли это признаком безумия?
Об этом я размышляла все выходные. Было это шизой, или я все же была права? В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на этот вопрос сложно было найти подходящий ответ. Впрочем, ответ трудно найти и сейчас, спустя более четверти века.
Сексизм? Ну конечно, это чистой воды сексизм — разве это не подходящий ответ?
И правда, это был сексизм. Вот только неприятности с курением у меня имеются и до сих пор. Только сейчас это называется по?другому: мода на некурение. Это одна из причин, по которым я сделалась писательницей; чтобы иметь возможность спокойно выкурить сигаретку.
— Я хочу стать писательницей, — сказала я, когда деятельница из социальной помощи спросила, что я собираюсь делать, возвратившись к нормальной жизни.
— Это приятное хобби, но вот как ты собираешься зарабатывать на жизнь?
Мы не любили друг друга: я и деятельница из социальной помощи. Я ее не любила, поскольку та не понимала, что это я, что хочу быть писательницей, что уже не буду выстукивать на машинке счета для студентов или же продавать жароупорные тарелки au gratin , и вообще не собираюсь я заниматься подобной мурой. А она не любила меня, потому что я была наглой, вела себя вызывающе, не желала с ней сотрудничать, а самое плохое, все так же оставалась шизанутой, доказательством чему было мое желание сделаться писательницей.
— Лаборантка у дантиста, — заявила она в конце концов. — Вот, пожалуйста, направление. Подготовка к профессии длится всего лишь год. Я уверена, что ты справишься со всеми обязанностями.
— Ну как вы не понимаете… — начала я.
— Нет, это ты ничего не понимаешь, — отрезала она.
— Ненавижу стоматологов.
— Ненавижу стоматологов.
— Это чистая и приятная работа. Тебе следует глянуть на жизнь реально.
— Валери, — жаловалась я впоследствии в отделении, — она хочет, чтобы я стала лаборанткой у стоматолога. Но об этом и речи быть не может.
— Да ну! — Валери тоже, по?видимому, ничего не поняла. — Что же в этом плохого? Приятная, чистая работа.
По счастью, кое?кто предложил мне руку и сердце, и я вышла из больницы. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом у всех доставало ума понять серьезность предложений.
ТОПОГРАФИЯ БУДУЩЕГО
Празднование Рождества в Кембридже. Студенты здешнего Гарвардского Университета выехпли на праздники к своим семьям в Орегоне или Нью Йорке, а студенты из университетов Рид в Орегоне и Коламбия в Нью Йорке приехали сюда, в Кембридж.
Брат моего приятеля, который вскоре умрет не своей смертью — тогда, конечно же, мы не могли об этом знать, смерть пришла только лишь через два года — забрал меня в кино, где я познакомилась со своим будущим мужем. Наш брак состоялся тоже через два года.
Мы встретились перед входом в кинотеатр «Бреттл». Показывали французскую картину, называющуюся Les Enfants du Paradis [5]. В тот вечер в прозрачном, освежающем декабрьском воздухе весь Кембридж казался раем. На запруженных, ярко освещенных неоновыми рекламами улицах прохожие делали праздничные покупки. Сыпался мелкий снежок, и нежные снежинки терялись в светлых волосах моего будущего мужа. Они вместе ходили в школу — брат моего приятеля, над которым уже висел рок, и он. На праздники в Кембридж он приехал из Орегона.
Я уселась между ними на балконе, где можно было курить. Мой будущий муж положил свою руку на моей ладони еще задолго до сцены, в которой Баптиста теряет в толпе свою Гаранс. И он продолжал держать меня за руку и тогда, когда мы уже выходили из кино. Брат моего приятеля тактично оставил нас двоих — в морозном, заснеженном вечернем Кембридже.