Нашу старшую медсестру звали Валери.
— Я сама отвечу, вы бы в этом месте не выдержали бы и десяти минут.
— Сука ебаная, — отозвалась Дэзи.
— А тебя кто спрашивал? — Лиза нацелила в Дэзи указательный палец.
— Дай чинарик, — ответила та.
— Дай чинарик, — ответила та.
— Свлои кури, сучка, — ответила ей Лиза и снова повернулась к медсестре. — Все, звоню адвокату.
— Хорошо, звони, — ответила старшая. Она не была дурой.
— Что, думаете, что у меня здесь нет никаких прав? Вы так считаете, так?
— Тебя соединить с адвокатом?
— Неее, — пасовала Лиза. — Неее, откройте окно.
— Джуууди! — позвала старшая.
Джуди звали молодую санитарку со светлыми волосами, над которой мы обожали издеваться.
— Валери! — взвизгнула Лиза. Только в моменты абсолютной потери самоконтроля она обращалась к старшей медсестре по имени. — Валери, я хочу, чтобы именно ты открыла окно.
— У меня много дел, Лиза.
— Я звоню адвокату.
— Джуди откроет тебе окно.
— Я не желаю, чтобы эта ебаная пизда заходила в мою комнату.
— Боже, какая ты нудная, — вздохнула старшая. Она нажала кнопку электрического замка, открывающего нижнюю половинку двери, открыла их и вышла в коридор.
Лиза усмехнулась.
Чтобы открыть окно, кому?нибудь из персонала приходилось разблокировать запертую на ключ защитную сетку — это была солидная, плотно плетенная металлическая сетка в металлической же раме — потом нужно было поднять тяжелую раму с небьющимся стеклом, закрепить ее, чтобы та не упала, и наконец вновь зарыть на ключ металлическую сетку. Вся эта операция занимала минуты три и была довольно?таки тяжелой. Обычно это делала санитарка. Если на дворе дул ветер, то через открытое окно в комнату попадало немного и свежего воздуха.
Старшая медсестра вернулась из комнаты Лизы, покраснев от усилий.
— Сделано, — сказала она, стуча в дверь дежурки и ожидая, пока кто?нибудь внутри не откроет электронный замок.
Лиза закурила следующую сигарету.
— Твое окно уже открыто, — сообщила ей старшая.
— Я это приняла к сведению, — сухо ответила ей Лиза.
— Ведь ты же наверняка не захочешь зайти к себе в комнату, — вздохнула медсестра.
— Эй, женщина, — сказала Лиза, — ведь уже прошло какое?то время. — Раскаленным кончиком сигареты она на мгновение коснулась собственной руки. — И даже больше, чем какое?то; прошло минут двадцать, а то и полчаса.
Зажужжал электронный замок, нижняя часть двери открылась, старшая прошла вовнутрь, обернулась и, как перед тем, оперлась локтями о пультик. Она глянула на Лизу.
— Все правильно, это занимает немного времени.
— Дай чинарик, — заныла Дэзи.
— Свои кури, сучка, — ответила Лиза и угостила ее сигаретой.
НАДЗИРАТЕЛИ
Валери было около тридцати лет. Она была высокой, с длинными руками и худыми ногами. В значительной мере она напоминала Лизу, правда, светловолосую. У них обеих были узкие бедра и худые ягодицы, и обе отличались необыкновенной эластичностью суставов. Лиза прекрасно могла втиснуться под стул или в самый незаметный уголок комнаты, но Валери ей в этот не уступала ни в малейшей степени. Когда кто?нибудь из нас в припадке злости втискивался между стенкой и нагревателем, либо же в щелку за ванной или же в какое?либо иное безопасное для себя местечко, Валери могла свернуться в клубочек, в такой тесно завязанный пакетик, чтобы усесться рядом с несчастной.
У нее были прекрасные волосы, только она прятала их в длинной косе, заплетенной на затылке в толстый кок. Этот узел никогда не расплетался и никогда, даже на дюйм, не сдвигался с места. Иногда, очень редко, можно было умильными просьбами уговорить Валери, чтобы та расплела кок и показала свою необычайную, доходящую до бедер косу — но только лишь одной Лизе удавалось это.
Иногда, очень редко, можно было умильными просьбами уговорить Валери, чтобы та расплела кок и показала свою необычайную, доходящую до бедер косу — но только лишь одной Лизе удавалось это. Но даже Лиза не смогла уговорить Валери расплести косу и распустить волосы, хотя все мы неоднократно молили сделать это.
Валери была решительной и неумолимой. Она была единственной из всего персонала, к которой мы испытывали доверие. А верили мы ей потому, что она нас не боялась. Точно так же, как не боялась врачей. К тому же она немного говорила, и за это мы ее тоже любили.
Дело в том, что здесь мы были обречены выслушивать неустанную болтовню — чаще всего собственную, но не только ее. Ежедневно каждая из нас встречалась с тремя различными врачами: дежурным врачом отделения, постоянным больничным и личным терапевтом. Во время этих встреч мы, прежде всего, выслушивали самих себя, но и врачи подбрасывали собственную порцию слов.
Они использовали специфический язык: «регрессия, расстройство, враждебное настроение, изолироваться, вести себя с нарушением норм, подчиняться поведению». Особенно интересным было это последнее выражение; его могли использовать по отношению к любому нашему действию, и это вызывало то, что любой наш поступок сразу же делался подозрительным. Например, говорилось: «подчиняется еде, подчиняется разговору, подчиняется письму. Во внешнем мире люди просто ели, говорили, писали, но то, что делали мы, не могло быть «попросту».