Войдя в зал, увидел как четверка гвардейцев, попарно бьются друг с другом. Глядя на их мокрые рубахи, не скажешь, что ребята халтурят, целиком отдаваясь схватке. Самозабвенно вертящие в руках эфесы шпаг молодые мужчины, набранные капитаном Нарушкиным месяц назад из числа боярских детей, доказывали на практике чего они стоят. Вот только действительно серьезной проверки пока еще не было, одни тренировки и ничего больше.
Подойдя к одинокому истукану, сделал легкую разминку, слегка обозначив пару ударов в шею и ногу противника. Сбросив на стоящий возле стены табурет камзол, оставшись в одной рубахе, приступил к тренировке, раз, за разом повторяя связку ударов и блоков. Шея — нога — отскок — блок — выпад в сердце — блок… и снова и снова, добиваясь полностью механического повторения.
Дураки те, кто думает, что фехтование это искусство художника, нет ни в коем случае, оно, прежде всего «работа ученого», нудная и тяжелая, отнимающая львиную доли времени. Однако при всех минусах, взявшись, раз за эфес не хочется его отпускать.
Рубаха давно промокла, капли пота падают на льняные штаны, вопреки моде и прочим аристократическим завихрениям носимые мной, из-за своей практичности и надежности.
— Ваше Высочество, там делегация прибыла к вам, с окраинных деревень…- виновато согнувшись, сказал Никифор, возникнув за спиной, вынужденно прерывая тренировку.
— Да, а подождать они не могут?- раздраженно спросил я камердинера, вытираясь полотенцем.
— Они по поводу Гаврилы Старченка прибыли,- ответил Никифор.- Сейчас во дворе ждут…
— Раз так тогда ладно, пойдем, послушаем, что там они расскажут интересного,- сбросив потяжелевшую от «трудовой крови» ткань, накинул свежую рубаху поверх нее камзол, отправился на подворье.
— Заступник ты наш! Помоги сирым и убогим!- сразу же повалились на колени десятка полтора грязных, измазанных крестьян, поднимая руки к небу.
— Встаньте!- резко сказал я им, не люблю, когда унижаются, таков характер.
Выискав среди измученных лиц наиболее приемлемое для рассказа, видимо староста, приказал:
— Говори!
— Защитник ты наш, помоги, Христом Богом просим тебя,- заломил себе руки староста.- Тать лесной Гаврила деревеньку нашу разоряет, девок портит, говорит, что это его вотчина теперь…
— А как же ваш барин? Куда он смотрит?
— Нет его, уже почитай третий год, умер он, ничейные мы, деревеньку нашу — Баграмово, забыли совсем защитник ты наш…
«Как всегда! Налоги и подати, так не вспоминай о них, а как беда пришла, так сразу к хозяину бежать под крыло! Ух, была бы моя воля…- с некоторой злостью подумал я».
— Хватит!- поднимаю руку.- Далече деревня ваша?
— Два дня пешим ходом, батюшка,- ответил староста, не разгибаясь.
— Хорошо, дорогу покажешь, сам!- оглядевшись, увидел в паре метров от себя капитана Нарушкина.- Михайла собирай молодцев.
— Будет исполнено Ваше Высочество!
— Сколько татей то?- опомнившись, спросил старосту.
— Дюжины три, поди, есть,- сделав нехитрые подсчеты в уме, выдал кряжистый мужик, с цепким взглядом.
— А дорога как? По грязи на рысях пройдем?
— Часов за шесть должны суметь.
— Отлично коли так,- сказал я, поворачиваясь к Никифору.- Устрой их, да накормить не забудь. И пошли к Николаю Павловичу вестового, пусть к завтрашнему вечеру все бумаги по землям моим соберет, у Онуфия в ведомстве должно быть все описано.
— Будет исполнено Ваше Высочество,- поклонился камердинер, поневоле выполняющий при моей особе чуть ли не десяток обязанностей, вместо одной.
— Гриша!- позвал я приготовившегося к поездке гвардейца, приторачивающего к седлу пару пистолей.
— Я Ваше Высочество!- подбежав ко мне, вытянулся он.
— Быстро скачу к Кузьме, он должен быть в Полицейском Доме, пусть возьмет полсотни своих и ведет сюда.
— Есть, Ваше Высочество!- сорвался Григорий с места.
… Солнце опустилось за горизонт, на месте какой-то сараюшки второй день кряду тлеют угольки, затухающие сами по себе, напоминая невольным свидетелям небольшой деревеньки в пятнадцать дворов, о недавних событиях.
Три дня назад ближе к обеду наведалась в деревню ватага известного под Можайском разбойника — Гаврилы Старченка незнамо, зачем перебравшегося на окраины земель Рязанских. В первый день, три десятка головорезов, решили показать удаль молодецкую, сразу же порубав пяток мужиков помоложе, а молодух пустили по кругу. Те же, кто оказал сопротивление, в скором времени висели с вспоротыми животами на жердинах за околицей дома старосты, оставшегося без хозяина в первую же ночь. Вместе со старостой ушло и чуть больше десятка человек, в основном женщин, в сопровождении детей и одного старосты.
Но вот подходит третий день гуляний ватаги, а брага подходит к концу, из всех молодых девок не осталось ни одной не порченой, некоторые из которых, не вынеся позора, наложили на себя руки, удавившись в сенях. Но ни у кого из татей не мелькнула и тень сожаления — звери. Что с них взять.
— Матрена!- полупьяный крик одного из десятников Старченка пронеся над дворами.- Ты где курва!? Поймаю, кишки жрать заставлю!
— Потерял наречную то, Тимошка?- спросили у разгневанного из светлицы со смехом.
— Заткнись Прошка!- рыкнул он в ответ.- А ее прямо сейчас пойду и найду…