В зале наступила такая тишина, что было ясно слышно потрескивание факелов.
Певец прикоснулся к струнам своей лиры.
«Я спою об осаде Ара, Блистательнейшего Ара.
Я расскажу о стенах Славного города Ар,
О давно минувшей осаде Бесстрашного города Ара.
О шпилях высоких на башнях Славного города Ар.»
У меня не было никакого желания слушать эту песню. Я сидел и глядел в свой наполненный пагой кубок.
Певец продолжал:
«Я спою о прекрасной Талене,
О гневе убара Марленуса,
Убара бесстрашного Ара,
Из славного города Ар.»
Мне совершенно не хотелось слушать эту песню. Меня раздражал восторг, написанный на лицах присутствующих, их внимание и безмолвное восхищение этим пустым набором слов, бессмысленными звуками, срывающимися с губ слепца.
«О том расскажу, чьи кудри
горели, как шкура ларла,
О нем, кто пришел однажды
Под стены города Ар.
О нем, о Тэрле Бристольском…»
Я взглянул на Телиму, стоящую рядом с моим похожим на трон креслом. Ее глаза были подернуты влагой, а взгляд, казалось, растворился в словах песни. Она — всего лишь девчонка с ренсоводческих плантаций, напомнил я себе. Ей наверняка никогда прежде не доводилось слышать певца. И ведь хотел отправить ее на кухню, а не отправил. А теперь еще и чувствую ее руку на своем плече.
Она — всего лишь девчонка с ренсоводческих плантаций, напомнил я себе. Ей наверняка никогда прежде не доводилось слышать певца. И ведь хотел отправить ее на кухню, а не отправил. А теперь еще и чувствую ее руку на своем плече. И делаю при этом вид, что ничего не замечаю.
Факелы уже догорали, а певец все рассказывал о вероломстве Па-Кура, предводителя убийц, возглавившего орды захватчиков, напавших на Ар после того, как из города был украден Домашний Камень; он пел о знаменах и черных шлемах, о взмывших вверх штандартах и о солнечных лучах, сверкающих на воздетых к небу стальных клинках, об осажденных башнях и героических деяниях их защитников, о ни на минуту не прекращающих посылать свой смертоносный груз катапультах из древесины ка-ла-на, о несмолкающем грохоте барабанов и реве рогов, о звоне клинков и предсмертных криках людей; он пел о любви горожан к своему городу и — такой глупый, так мало знающий о людях — о храбрости человека, о его верности и преданности; пел о поединках, продолжавшихся и внутри самого Ара, у центральных ворот, о сошедшихся в смертной схватке, взвившихся над башнями наездниках на тарнах и о поединке на крыше арского Цилиндра правосудия между Па-Куром и тем, о ком, собственно, и была эта песня, — Тэрлом Бристольским.
— Почему мой убар плачет? — шепотом спросила Телима.
— Молчи, рабыня! — огрызнулся я и сбросил ее руку со своего плеча. Она поспешно подалась назад, словно только сейчас заметив, где лежала ее ладонь.
Певец закончил свой рассказ.
— Скажи, — обратился я к нему, — а был ли в действительности такой человек — Тэрл Бристольский?
Изумленный, певец обратил ко мне свой невидящий взгляд.
— Не знаю, — ответил он. — Возможно, это всего лишь песня.
Я рассмеялся.
Протянул кубок Телиме, и она снова наполнила его.
Я встал с кресла и поднял кубок; собравшиеся тут же последовали моему примеру.
— На свете есть только золото и меч! — провозгласил я.
— Золото и меч! — хором подхватили мои приверженцы. Мы выпили.
— И песни, — добавил слепой певец. Над залом повисла тишина. Я взглянул на певца.
— Да, — сказал я, протягивая к нему кубок, — и песни.
По залу прокатилась волна одобрительных криков. Мы снова выпили.
— Хорошенько угостите этого певца, — усаживаясь в кресло, бросил я прислуживающим за столами рабам и повернулся к Луме, рабыне и моему первому помощнику в делах, сидевшей в конце стола в цепях и ошейнике.
— Завтра, — сказал я ей, — перед тем, как певец снова отправится в путь, наполнить его капюшон золотом.
— Да, хозяин, — ответила Лума.
Над столами поднялась буря восторженных криков; все восхищались моей щедростью и благородством, многие из гостей с силой ударяли сжатой в кулак правой рукой по левому плечу, что по горианской традиции означает аплодисменты.
Две прислуживающие рабыни помогли певцу подняться со стула, на котором он сидел, и проводили его к столу, в дальний конец зала.
Я снова отхлебнул паги.
Во мне нарастало раздражение.
Тэрл Бристольский жил только в песнях. Не было такого человека. В конце концов, в мире есть только золото и меч, да, может, тела женщин, ну еще, возможно, песни — эти бессмысленные звуки, которые иногда приходится услышать, срывающиеся с губ всяких слепцов.
Я снова был Боском — пришедшим из зловонных болот, пиратом, адмиралом Порт-Кара.
Я провел ладонью по широкой алой ленте с сияющей на ней золотой медалью с рельефным изображением корабля, который обегала сделанная курсивом надпись «Совет капитанов Порт-Кара».
— Сандру сюда! — приказал я. — Привести сюда Сандру!
Гости поддержали меня одобрительными криками.
Я обежал взглядом зал. Это было настоящее празднование моей победы. Раздражало только то, что Мидис не разделяла его вместе со мной. Она заболела и упросила позволить ей остаться в моих покоях. Таба тоже не было.
Послышался звон привязываемых к щиколоткам рабынь колокольчиков, и передо мной, своим хозяином, предстала Сандра — лучшая танцовщица Порт-Кара, впервые увиденная мной в одной из пага-таверн и приобретенная мной впоследствии, в основном для развлечения гостей, у ее тогдашнего владельца. Я окинул ее равнодушным взглядом.