Но больше всего меня пугало, что, попроси я ее о малейшем проявлении доброты и человечности по отношению ко мне или хотя бы элементарном знаке внимания — слове, жесте, — мои просьбы будут тут же с издевательством отвергнуты. Чувствуя свое одиночество, снося побои и унижения, я отчаянно нуждался в чем-то, что хоть на мгновение могло бы показать, что я все же человек, мужчина, что мне требуется крупица уважения и понимания. Мне казалось, скажи мне эта издевательски высокомерная женщина, моя хозяйка, перед которой я чувствовал себя совершенным ничтожеством, одно лишь теплое слово, какую-нибудь банальную любезность, и я с радостью бросился бы выполнять любое ее приказание. Но просить ее я не мог — я боялся; боялся, что мне будет отказано во всем: в проявлении человеческих чувств, в восприятии меня как мужчины и вообще в осознании меня как человеческого существа.
Но желание, которое она умышленно, настойчиво будила во мне, кричало в моей крови. Я чувствовал в темноте ее тело, ее лицо, губы совсем рядом, в каких-нибудь нескольких дюймах от себя. Она не соблаговолила даже отодвинуться.
И вдруг, к своему ужасу, я почувствовал, как мои губы сами, робко, нерешительно отыскали в темноте губы моей прекрасной хозяйки и прикоснулись к ним.
— Раб! — произнесла она с презрением, подействовавшим на меня как удар хлыста. Я снова откинул голову на пол.
— Да, — сказал я, — я раб.
— Чей? — требовательно допытывалась она.
— Я раб Телимы, — ответил я, — моей госпожи. Она рассмеялась.
— Завтра я выставлю тебя в качестве приза для девушек. Я не ответил.
— Скажи, что тебе это приятно, — потребовала она.
— Пожалуйста! — взмолился я.
— Говори: я рад! — скомандовала она.
— Я рад, — пробормотал я.
— А теперь скажи: я — хорошенький раб. Я попытался разорвать стягивающие меня путы.
Она рассмеялась.
— Даже не пытайся. Телима умеет связывать пленников.
Это была правда.
— Говори! — потребовала она.
— Я не могу, — взмолился я.
— Я приказываю!
— Я… я — хорошенький раб, — через силу выдавил я из себя и, скрежеща зубами, уткнулся лицом в пол, с новой силой переживая собственное ничтожество.
До меня донесся ее тихий смех. В темноте я угадывал очертания ее тела, чувствовал ее волосы у себя на плечах. Ее губы были совсем рядом.
— А теперь я покажу тебе, какая судьба ожидает хорошенького раба, — сказала она.
Внезапно она запустила руки в мои волосы и впилась в меня своими губами. К моему ужасу, губы мои ответили ей; я не мог им противиться. Я почувствовал, как ее зубы сомкнулись у меня на губах, и я ощутил во рту привкус крови, моей собственной крови. Ее язык ткнулся в мой и грубо отодвинул его, словно отшвыривая со своей дороги, и затем по-хозяйски прошелся по моим деснам. Она снова укусила меня так, что я вскрикнул от боли: утром, когда я встану у призового столба, все увидят, что у меня губы искусаны, все поймут, что моя хозяйка завоевала меня — отметина на лице будет тому доказательством.
Я разозлился.
Я получил поцелуй, подаренный рабу-мужчине своей хозяйкой, женщиной!
— Ты будешь двигаться так, как я тебе покажу, — приказала она.
Лежащий на полу, связанный, едва в состоянии пошевелиться, я с ужасом вдумывался в смысл ее слов.
Она со знанием дела оседлала меня и использовала для своего удовольствия.
Глава пятая. ПРАЗДНИК
— Думаю» мне удастся тебя выиграть, — заявила гибкая темноволосая девушка, взяв меня за подбородок, чтобы лучше рассмотреть лицо. Она была грациозной, полной жизни, с горящими, как угли, черными глазами. Ноги у нее были великолепны, а короткая туника еще больше подчеркивала их стройность и красоту.
— Его выиграю я, — сказала другая девушка — высокая сероглазая блондинка, похлопывающая по ладони короткой ветвью болотного та-винограда.
— Нет, он будет моим, — объявила подошедшая темноволосая смуглая девица с переброшенной через плечо рыболовной сетью.
— Нет, моим! — воскликнула еще одна.
— Нет, моим! — воскликнула еще одна.
— Моим!
— Моим! — донеслось у меня из-за спины. Они расхаживали вокруг меня, рассматривая, как какое-нибудь животное. Или, точнее, — раба.
— Покажи зубы, — потребовала первая, гибкая и темноволосая.
Я открыл рот, чтобы она могла осмотреть мои зубы; остальные тоже деловито заглянули мне в рот.
Затем она ощупала мои мускулы, бедра и ткнула кулаком мне в бок.
— Здоровый, — произнесла она.
— Но, видно, уже бывший в употреблении, — заметила другая.
Они рассмеялись, рассматривая мои губы, почерневшие и вспухшие от зубов Телимы.
— Да, им неплохо попользовались, — согласилась первая девушка.
— Но он еще, вероятно, не раз сгодится для этого, — смеясь сказала другая.
— Наверняка сгодится, — подтвердила первая. Она отошла на шаг и снова окинула меня придирчивым взглядом.
— Да, — сказала она остальным девушкам, — судя по всему, это хороший раб. Очень хороший.
Они рассмеялись.
Затем гибкая девушка подошла ко мне ближе. Я стоял у гребного шеста, воткнутого глубоко в ренсовые слои острова, привязанный к нему за руки и ноги, специально выставленный для всеобщего обозрения. Телима, моя хозяйка, надела мне на голову венок из цветов ренса.