Меня охватила ярость.
Я выхватил из ножен меч и приставил к его горлу.
— Я бы попросил вас немного подождать, — многозначительно произнес я. Теренс рассмеялся.
— Такой способ уговора мы, тревцы, понимаем лучше всего, — ответил он. Я опустил клинок.
— Из всех тарнсменов Порт-Кара, — заметил я, — из всех капитанов вы единственный, кто согласился на это опаснейшее предприятие.
В Порт-Каре был еще один человек, который, я надеюсь, не побоялся бы подвергнуть себя такому риску, но его с тысячей верных ему людей вот уже несколько недель не было в городе. Я имею в виду Ха-Кила, того, что носил на шее на золотой цепочке тарнскую монету города Ар. Когда-то он пошел на убийство, чтобы добыть денег и купить на них шелка и ароматические мази одной женщине. Но та предпочла ему другого. Она убежала вместе с ее избранником. Ха-Кил выследил их, убил мужчину, а женщину продал в рабство. После этого дорога в Ар ему была заказана, и он выбрал для себя Порт-Кар. Я знаю, он принял бы мое предложение, но сейчас, насколько мне известно, он и его люди были наняты городом Тор и отбивали у степных племен охоту досаждать его жителям своими набегами. Ха-Кил и его люди всегда были готовы предложить свои услуги тем, кто мог за них хорошо заплатить. В свое время, как сообщали наши агенты, он был даже на службе у Других, у тех, что оспаривают у Царствующих Жрецов право на эту планету и на саму Землю. Некогда мне удалось познакомиться с этим человеком в доме Сафрара, торговца из Тарии.
— Просто мне очень хотелось получить сотню стоунов золота, — признался Теренс. — Сам исход сражения меня не интересует.
— Безусловно, — покачал я головой и внимательно посмотрел ему в лицо. — Деньги, конечно, немалые, но, по-моему, недостаточные, чтобы подвергать себя тем опасностям, с которыми вам предстоит встретиться. Мне трудно поверить, что вы прилетели только чтобы заработать сотню стоунов золота. Тем более что Домашний Камень Порт-Кара вовсе не является вашим камнем.
— Я — из Трева, — пожал он плечами. — Этим, по-моему, все сказано. Пожалуй, он был прав.
— Дайте мне стрекало для тарнов, — сказал я.
Он протянул мне оружие.
Я сбросил с плеч адмиральский плащ и с удовольствием накинул на себя предложенную одним из матросов ветровку.
С неба начал срываться мокрый снег.
Тарн вряд ли способен удалиться от берега настолько, чтобы потерять его из виду. Тут бессильно даже стрекало. Вот почему птиц доставили сюда с кожаными колпаками на головах. Поскольку инстинкты требовали от них всегда находиться от земли в пределах видимости, я даже не представлял себе, как они себя поведут сейчас, в окружении воды, когда колпаки будут сняты.
Поскольку инстинкты требовали от них всегда находиться от земли в пределах видимости, я даже не представлял себе, как они себя поведут сейчас, в окружении воды, когда колпаки будут сняты. Возможно, их вообще не удастся заставить покинуть корабль. А может быть, потрясение окажется для них настолько сильным, что они просто потеряют рассудок. Я знаю, тарны сбрасывали с себя наездников, пытавшихся заставить их перелететь Тассу. И все же я надеялся, что тарны, оказавшись посреди моря внезапно для себя, сумеют каким-то образом приспособиться к обстановке. Надеялся, что высокий интеллект птицы, брошенной в совершенно неожиданные, экстремальные для нее условия, возьмет верх над природными инстинктами.
Вскоре мне предстояло узнать, насколько мои надежды были оправданы.
Я взобрался в седло тарна, на голове которого не было кожаного колпака. Птица ответила пронзительным криком, и я крепче пристегнул ремни безопасности. Стрекало висело у меня на запястье правой руки. Ветровик я обмотал вокруг шеи.
— Если мне удастся удержать ее под контролем, — сказал я Теренсу, — следуйте за мной и придерживайтесь полученных инструкций.
— Может, все же мне полететь первым? — спросил тарнсмен из Трева.
Я рассмеялся.
Что, интересно, может заставить некогда бывшего тарнсмена из Ко-ро-ба, города Башен Утренней Зари, уступить первенство кому-то там из Трева, своему традиционному врагу?
Но я ему этого, конечно, не сказал.
Я просто сказал:
— Нет, не нужно, — и жестом приказал снять с правой лапы птицы удерживающие ее цепи.
Через луку седла у меня была перекинута пара наручников и моток веревки. Я заткнул их за пояс и натянул поводья.
Одним мощным ударом крыльев тарн вытолкнул свое тело из трюма. Он выбрался на палубу, сложил крылья и, осмотревшись, пронзительно закричал. Остальные десять птиц в трюме испуганно завозились, грохоча тяжелыми цепями.
Порывы ветра бросали снег прямо в лицо.
Я снова осторожно натянул поводья, и птица, широко взмахнув крыльями, опустилась на длинную рею грот-мачты.
Голова ее была высоко поднята, каждый мускул ее вздрагивающего тела был напряжен. Она долгое время вертела головой, тревожно вглядываясь в безбрежные просторы.
Я не торопил ее.
Я поглаживал ее по шее и тихо разговаривал спокойным доверительным голосом.
Затем я снова натянул поводья.
Птица не двинулась с места; ее лапы намертво сомкнулись вокруг реи.
Стрекала я не трогал, продолжая поглаживать птицу и разговаривать с ней.