Явь смешалась с сонными видениями, и сны побеждали, скрывая зыбким флером забитую грузом кабину, фигуру Зибеля у приемника, столб света с кружившимися темными значками и прозрачную, полную звезд линзу экрана. Коркоран уже не лежал на мягком полу, а плавал в невесомости: руки обнимают колени, голова опущена на грудь, темные волосы рассыпались по плечам, глаза закрыты. Странное чувство охватило его: он был человеком, висевшим в крохотной каморке, обвитым шлангами и проводами, и в то же время наблюдал его со стороны, как бы раздвоившись на участника и зрителя некой загадочной сцены. Она была статичной: ничего не двигалось, не шевелилось, и нагой темноволосый человек казался мертвым или погруженным в глубокую медитацию, неотличимую от смерти. Но Коркоран не сомневался, что он жив, — об этом говорили слабые, но все же заметные пульсации ментального поля.
За стенами камеры ощущалось пустое пространство, и еще большее, полное солнца и света, — вверху, словно камера с прилегающим помещением пряталась в недрах земли. Для Коркорана, бесплотного духа, стены сейчас не являлись препятствием; скользнув через ту, где мерцала входная мембрана, он очутился в комнате с мягким полом и многочисленными нишами, узкими, как щели, или широкими, но одинаково темными — возможно, то были коридоры, ведущие куда-то в глубину подземного жилища.
Для Коркорана, бесплотного духа, стены сейчас не являлись препятствием; скользнув через ту, где мерцала входная мембрана, он очутился в комнате с мягким полом и многочисленными нишами, узкими, как щели, или широкими, но одинаково темными — возможно, то были коридоры, ведущие куда-то в глубину подземного жилища. Он не задержался здесь: мрак, тишина, неподвижность угнетали, и мощное предчувствие свободы, какую дарует птице небесный простор, томило его.
Пронизав почву с переплетением корней, он всплыл над плоской вершиной холма. Вид оказался знакомым: кольцевые рощи, раскиданные по возвышенностям, деревья с кронами, похожими на зонт, заросшая сине-зеленой травой равнина, плавно сбегавшая к реке, яркое оранжевое солнце. Словно шарик, надутый гелием, Коркоран устремился вверх, озирая реки и долины, леса и холмы раскрывшегося под ним континента. На юге его ограничивала горная цепь, за ней синело море и поднимался скалистый берег еще одного материка; на западе и востоке, за океанами, лежали другие земли, которых он не видел, но твердо знал, что они есть и что они не пустынны и не заброшены. На севере не было ни снегов, ни льдов, ни тундры, а простирались каменистые, изрезанные ущельями плоскогорья; их серые, желтые, охристые склоны обрамляли буйную зелень субтропических лесов. Этот северный край, тянувшийся на тысячи километров в широтном направлении, был почти бесплоден и потому необитаем.
Чувство, что он движется, не оставляло Коркорана, но порождалось ли оно тем сказочным полетом, какие случаются в снах, или чем-то более реальным? Ему казалось, что он несется с потоком мысли, стремившейся в космическую тьму, к другим мирам и крохотным творениям человеческих рук, что затерялись в безбрежной пустоте. В какое-то мгновение он разглядел свой корабль на орбите Роона, потом угловатые, похожие на коробки аппараты, транспортный караван, что направлялся к Т'хару или, возможно, к внешней планете; потом саму эту планету с хороводом спутников и темной мрачной глыбой Обскуруса. Он проскользнул мимо сателлита; ментальные волны влекли его дальше и дальше, к самым границам системы, где, собравшись в боевой порядок, двигались земные крейсера. Похоже, коммодор направился к протозвезде, чтобы блокировать верфь; его решение было понятно Коркорану, будто изложенное в рапорте символами глифов. Не успел он удивиться этому, как что-то изменилось, прервав его полет, — то ли сон иссяк на этом месте, то ли имелась другая причина, чтобы вернуться к реальности. Он прислушался, еще пребывая в полудреме. Кажется, мелодия курсоуказателя стала пронзительней и выше… Это заставило его очнуться.
Теплый сумрак кабины окутал Коркорана; фигура Зибеля по-прежнему маячила смутной тенью у приемника, все так же плыли глифы в световом столбе, но экран показывал другую картину: там, заслоняя звезды, висела белая, зеленая и голубая сфера Роона.
Он привстал и хриплым со сна голосом поинтересовался:
— Что-нибудь слышно, Клаус?
— Ничего. Бесполезно! — Зибель хлопнул по панели приемника, затем поднес палец ко лбу. — Этим надо слушать! Ляжем на орбиту и…
— Не ляжем, — сказал Коркоран, стягивая одежду. — Сядем на грунт и затаимся. Думаю, в горах.
— Почему?
— Я видел Сон. Видел человека в т'хами и знакомое место — холм с деревьями у реки. Потом — весь континент… На севере есть подходящая местность — скалы, ущелья, плоскогорья. Словом, необитаемая территория. И еще…
— Еще?.. — повторил Зибель, насторожившись. — Было что-то еще?
— Да. Коммодор… Кажется, он собирается атаковать Обекурус. Нет, не кажется — я уверен!
Его друг кивнул.
— Превосходно! Выходит, ты дотянулся до кометного облака… Твоя сила растет, Пол!
— Может быть. — Нагой и мрачный, Коркоран шагнул к контактной пленке. — Сейчас проверим, насколько я силен.