Но на этом счастливые случайности закончились: подчинить квазиразум Павел Литвин, протеже Изгоя, не сумел.
Потом была схватка с земной флотилией, ее разгром и приземление в Антарктиде. Дела пошли по наихудшему сценарию, и Фосс-Изгой смирился с тем, что жертв не избежать. Он перебросил на корабль сиггу, контейнер с минироботами-пожирателями, Литвин активировал их и уничтожил квазиразумную тварь. Случившийся при этом катаклизм был ужасен… Сорок три миллиона погибших, сотни разрушенных городов, невосполнимые потери — древние храмы и дворцы, картины и статуи, фильмы и книги, памятники искусства… Но главное — сорок три миллиона! Однако Литвина он смог спасти, Литвина и женщин, Йо и Макнил, бывшую пленницу, носившую плод фаата.
На этом Гюнтер Фосс, репортер «КосмоШпигеля», поставил точку и растворился в небытии, а вместе с ним исчезли Лю Чен, астроном, Умконто Тлуме, дипломат, и Рой Банч, офицер наземной базы ОКС. Зато появились другие личности, семь или восемь, и среди них — Клаус Зибель, стажер Секретной службы, и чудо-хирург Хаим Дайян, специалист по носоглотке и гортани. В урочный срок Дайян сделал операцию Клаусу Зибелю; когда и где, в каком израильском подполье, осталось тайной, но результат был налицо: Зибель смог заговорить на фаата'лиу, языке пришельцев. Теперь его карьера была обеспечена: продвижение по службе, доступ к любым материалам, контакты с Литвиным и Йо, кураторство над отпрыском Эби Макнил и все остальное, имевшее хоть отдаленную связь с фаата и Гюнтером Фоссом, метаморфом… В качестве сотрудника Секретной службы он упорно искал себя самого, не забывая вовремя стареть и совершенствоваться в языке фаата, беседуя с юным Полом Коркораном. Что ты сказал, малыш? Т'тайа орр н'ук'ума сиренд'аги патта? Да, понимаю… Сиренд вылез на солнце и греется на теплых камнях… У меня хорошее произношение? Ну что ж, спасибо за похвалу. Айт т'теси… я рад…
Время уже не плелось, не тащилось, как в прежние века, а бежало вперед стремительным темпом: миг — и юный Пол не так уж молод, еще мгновение — и он офицер космофлота, женатый человек, потом — отец семейства. Две девчушки лезут на колени к дядюшке Клаусу, щекочут волосиками шею, рассказывают, перебивая друг друга, как встретили в саду то ли лягушку, то ли ящерку… Две женщины, мать Коркорана и его жена, смотрят на них с веранды, улыбаются, звенят посудой, собирают завтрак: у Эби в руках кофейник, у Веры — тарелка с пирожками… А где же Пол? Витает сейчас в космических безднах на пути к Ваалу или Сириусу, Телемаку или звезде Барнарда… И не Пол он вовсе, давно уже не Пол, а коммандер Коркоран, первый помощник капитана на крейсере «Европа»…
Что-то зрело в душе Клауса Зибеля, Оберегающего Земли, что-то отчасти человеческое, отчасти унаследованное от далеких предков, от печального родителя, которого он, должно быть, не увидит никогда. Такое сильное и непривычное чувство! Но, обращаясь к прошлому, к той своей половине, что оставалась изгоем-метаморфом, он понимал: то пробуждается древний инстинкт продолжения рода. Он, увечный, не мог его продолжить сам, даже если бы вернулся к истинной своей природе, но была иная связь, духовная, а не телесная, и он ощущал, как год от года эти связи крепнут.
Должно быть, он превратился в человека. Возможно, остался тем, кем был, но время одиночества закончилось.
* * *
— Спасибо, — сказал Коркоран. — Спасибо, что ты мне это рассказал. Я тронут твоим доверием.
Зибель, будто бы в знак благодарности, кивнул. Две или три минуты они сидели в молчании и тишине, потом Коркоран, бросив взгляд на таймер, протянул руку и включил интерком.
— Скоро смена вахты, Клаус. Скажи… все эти века… все эти безумно долгие столетия… у тебя никого не было? Ни друга, ни воспитанника, ни женщины?
— Нет, — произнес Зибель, — нет.
Скажи… все эти века… все эти безумно долгие столетия… у тебя никого не было? Ни друга, ни воспитанника, ни женщины?
— Нет, — произнес Зибель, — нет.
— Что-то теперь изменилось?
— Возможно. Я…
В вокодере устройства связи раздался шорох и сразу за ним — голос помощника Праа:
— За время моей вахты происшествий не случилось. Вахту сдала!
— Вахту принял, — отозвался Николай Туманов. — Там кофе приготовили, Селина. Еще горячий.
— Спасибо. Выпью с удовольствием.
Щелкнув клавишей интеркома, Коркоран посмотрел на Зибеля. Может быть, на Изгоя? Не все ли равно, подумалось ему. Не в имени суть и даже не в телесном облике. Доверие и понимание — вот что гораздо важнее.
На лице его друга блуждала улыбка. Склонив голову, он к чему-то прислушивался, словно голос Селины Праа еще звучал в маленькой тесной каюте.
— Я хотел сказать, что этот облик, — Зибель коснулся щеки, — не постоянная величина. — Если я стану моложе лет на десять… даже на двадцать… если я все ей расскажу… Как ты думаешь, она не испугается?
Теперь улыбнулся Коркоран.
— Не испугается. — Подумав, он добавил: — Айт т'теси… Я рад, что тебе приходят такие мысли.
Глава 5
Гамма Молота
Обсервационный зал «Европы» был огромен. Он находился на палубе «А», сразу за ходовой рубкой и централью управления, — пространство размером с футбольное поле, накрытое пленочным экраном, повторявшим контуры внешней обшивки. Сейчас зал казался окном, распахнутым в космос; в глубине экрана пылали чужие созвездия, и не верилось, что там, над головой, не прозрачный купол, а несокрушимая корабельная броня с десятками видеодатчиков. Коркоран, долго прослуживший на «Европе», помнил этот зал пустым, если не считать общих построений экипажа, адмиральских смотров и других торжественных случаев. Но в этот раз свободного места оставалось немного. В дальнем конце, у переборки, отделяющей рубку, мигал огнями пульт контроля МАРов [28] — «филинов» на флотском жаргоне; посередине громоздились приподнятые на кронштейнах полусферы для визуальных наблюдений, связанные с телескопами, и другое оборудование научной группы; вдоль стен выстроились двумя шеренгами рабочие столы, четыре раздаточных автомата, санблок с переносным душем и несколько диванов. На одном кто-то спал — специалисты Исследовательского корпуса работали здесь не первые сутки и, похоже, не спускались на жилую палубу для отдыха.