Плеснув водой в лицо, увидел на куртке небольшое кровавое пятнышко и, замыв, вернулся в дом. Из-за печки не доносилось ни звука, но, освежив в памяти ночной разговор, при свете дня показавшийся нереальным видением, заглянуть на другую половину избы я не рискнул.
Хотя в голове роились тысячи вопросов, я подозревал, что всё равно не получу ответа. Недаром же, намекнув на то, что могу обнаружить в этих местах что-то необычное, старик прервал разговор на полуслове.
Перекусив, собрали пожитки. Оставив на столе немного денег, вышли за порог.
— Куда теперь? — вяло поинтересовался я.
— К Ямной пустоши, — ответил Олег. — По недостоверным данным, там иногда происходят довольно странные явления.
Мы неспешно двигались по пересеченной местности. День между тем залил пространство ярким светом, и я надел солнцезащитные очки. Было довольно тепло, и мы быстро шли вперед. И продолжали начатый в поезде разговор.
— Так называемая дистилляция океанов, которой, по твоим словам, можно не опасаться, на самом деле грозит обернуться глобальной экологической катастрофой. Ведь те, кто занимается этой «перегонкой», вместе с различными неорганическими соединениями губят и планктон.
— Ну и что? — удивился я. — Сколько того планктона надо китам? Да и много ли их, горемычных, осталось?
— Вот-вот! — оживился Олег. — В том-то и дело, что почти всех истребили. Можно сказать, под корень. А ведь планктон — это не только плавучее пастбище китов, но и всеокеанская кормушка. Не веришь? Давай мы с тобой проследим, кто кого ест. Мелкие водоросли, питающиеся солями моря, поедают планктоновые рачки. Которыми в свою очередь насыщаются небольшие рыбы. Ну а тех пожирают более крупные морские хищники. И всё это звенья одной цепочки, в которой растительный планктон — лишь первое, начальное звено. Ведь только представители морской флоры способны превращать неорганические вещества — соль, газы, углекислоту — в собственную растительную массу, которая служит пищей животным. Если бы вдруг, вследствие какой-то глобальной катастрофы, случилось невероятное и погиб весь океанский планктон — тогда бы в море перевелись и рыбы. И хищники умерли бы с голоду.
«В огороде бузина, а в Киеве дядька, — мелькнула мысль. — То ему зонд над планетой кружится, облучая человеков и заставляя дружно съезжать с катушек. То таинственные пришельцы фильтруют воду на предмет изымания никому не нужных и в ближайшие сто-двести лет бесполезных ископаемых.
А я тут тягайся днем по болоту. Злой и не выспавшийся».
Вошли в зону, окутанную туманом, и Олег вдруг смолк.
Я обернулся.
— Ты чего?
Но он, словно пьяный, опустился на мягкий мох, устлавший землю.
Вернувшись, я обнаружил, что любознательный мой потерял сознание. Это довольно странно, так как Олег не производил впечатления неизлечимо больного и, находясь в охотничьем режиме, я не видел никаких особых патологий. Тем более что я-то, несмотря на достаточно позднее утро, переходящее в день, чувствовал себя относительно сносно. Покумекав так и сяк, взял горе-исследователя на руки и решил возвращаться. Не судьба, видать.
Хотя ориентируюсь на местности прекрасно, я взлетел метров на пять, дабы оглядеться. Оказавшись над молочно-белым варевом, удивился тому обстоятельству, что оно занимало довольно правильной формы пространство. Белесое пятно похоже на круг, и если вообразить его в виде мишени, то мы находились где-то на восьми. Держа Олега на руках, я висел в воздухе и, как не одно поколение соотечественников, размышлял: «Что делать?»
Должен сказать, что искушение вернуться было довольно велико. И лишь то обстоятельство, что неугомонный исследователь завтра потребует повторить всё сначала, заставило меня двинуться к центру. До воображаемой цифры «десять» метров двести, и, не мудрствуя лукаво, я просто пролетел их, бережно неся не приходящего в сознание товарища.
Хотя небо подернуто облаками и солнце, то выглядывая, то прячась, светило не слишком ярко, входить в охотничий режим не хотелось. Слишком уж обострялось восприятие, и очень тяжело я это переносил. А потому, не напрягая зрительных и слуховых рецепторов, опустился точно в центр туманного круга и оказался перед странного вида скальным образованием, торчащим подобно зубу какого-то мифического чудовища.
Положив Олега на землю, не спеша приблизился и, обойдя природный феномен, обнаружил, что в него можно войти. Неровный, расположенный чуть под углом к земле косой разлом, шириной где-то сантиметров пятьдесят, заставил содрогнуться. Показалось, что оттуда тянет холодом, и воображение тут же дорисовало поросшие мхом стены и спертый воздух. Чувства усилились сами собой, и, войдя, я удивился, что щель не кончается тупиком, ограниченным объемом скалы, бывшей не шире пятнадцати метров, а теряется во мраке.
Пройдя по коридору шагов десять, чертыхнулся и повернул назад, ибо оставлять лежащего без сознания напарника в этих гиблых местах посчитал более чем рискованным. И, если не дойдя до скалы пары сотен метров, он лишился чувств, то где гарантия, что, полежав на голой земле с полчаса, он не загнется совсем?
Снова захотелось вернуться на «большую землю», но любопытство, это величайшее благо и страшнейшее из проклятий всех живых, а тем паче называющих себя разумными существ, уже запустило цепкие пальчики в мою заинтригованную душу. Взвалив товарища на плечи, я снова вошел в пещеру. Полумрак вскоре сменился полной темнотой, но мне это нипочем. Идя по неровному полу, я то и дело видел в стенах трещины-разломы, подобные входу в это таинственное место, однако, решив держаться выбранного направления, просто двигался вперед.