— В моем положении это необходимо, — объяснила Дженни. — Иначе видишься только со своей съемочной группой, а это слишком узкий круг. — (Джейкоб улыбнулся.) — Ладно, так или иначе, мудрила, так делает в воскресные дни всякий и каждый.
На первой чайной вечеринке Джейкоб заметил, что женщин собралось значительно больше, чем мужчин, а также больше второстепенных персон — журналисток, дочерей операторов, супруг монтажеров, — нежели важных. Ненадолго появился молодой латиноамериканец по имени Раффино, переговорил с Дженни и ушел; заглянула пара-тройка звезд, которые с несколько преувеличенным интересом расспрашивали о здоровье детей. Еще несколько знаменитостей собрались в углу и недвижно позировали, напоминая статуи. Какой-то писатель, порядком упившийся и разгоряченный, пытался ухлестывать то за одной девицей, то за другой. Ближе к вечеру вдруг обнаружилось, что многие уже слегка навеселе; когда Джейкоб с Дженни выходили за порог, хор голосов звучал куда выше и громче, чем вначале.
На вторую чайную вечеринку тоже забежал молодой Раффино (это был актер, один из бесчисленных подающих надежды двойников Валентино), потолковал с Дженни немного дольше и с большим вниманием и удалился. Джейкоб предположил, что этой вечеринке не старались придать такой же блеск, как другой. Больше была толпа вокруг стола с коктейлями. Больше народу сидело.
Дженни, как он заметил, пила только лимонад.
Его удивили и порадовали ее благовоспитанность и хорошие манеры. Она обращалась к непосредственному собеседнику, а не ко всем, кто находился поблизости; выслушивая кого-то, не блуждала глазами по сторонам. То ли намеренно, то ли нет, но на обеих вечеринках Дженни раньше или позже заводила разговор с самыми влиятельными из гостей. Серьезный вид, с каким она произносила: «Для меня это удачная возможность поучиться уму-разуму», неотразимо льстил самолюбию собеседника.
Когда они вышли, чтобы отправиться на последнюю вечеринку — прием с холодным столом, — уже стемнело и на Беверли-Хиллз светились с непонятной целью рекламные надписи каких-то маклеров по недвижимости. У кинотеатра Граумана уже собиралась под редким теплым дождичком толпа.
— Гляди, гляди! — воскликнула Дженни.
Шла та самая картина, в которой она месяц назад закончила сниматься. С узкого, похожего на мост Риальто Голливудского бульвара они скользнули в густой мрак переулка; Джейкоб обнял Дженни одной рукой и поцеловал.
— Джейкоб, милый. — Дженни улыбнулась, вскинув голову.
— Дженни, ты такая красивая; я и не знал, что ты такая красивая.
С лицом спокойным и кротким, она смотрела прямо перед собой. На Джейкоба внезапно нахлынула досада, он властно притянул Дженни к себе, но тут автомобиль остановился у какой-то освещенной двери.
Они вошли в одноэтажный домик, наполненный народом и табачным дымом. Официальный настрой, с которого начался этот день, давно сошел на нет; обстановка сделалась одновременно расслабленной и крикливой.
— Это Голливуд, — объясняла заполошная словоохотливая дама, которая весь день крутилась поблизости от Джейкоба. — Во второй половине дня в воскресенье манерничать не принято. — Она указала на хозяйку дома. — Простая милая девушка, без претензий. — Дама заговорила громче: — Правда, дорогая? Простая милая девушка, без претензий?
Хозяйка откликнулась:
— Ага. Кто?
Информаторша Джейкоба снова понизила голос:
— Но самая разумная из всех — та малышка, которая с вами.
Совокупность выпитых коктейлей повлияла на Джейкоба приятно, однако изюминку вечеринки — ощущение покоя и беззаботности — ухватить не удавалось. В атмосфере чувствовалась некоторая напряженность — не было уверенности и присутствовал дух соревнования. Собеседники-мужчины либо пустословили и натужно веселились, либо глядели все более подозрительно. Женщины держались с большей деликатностью. В одиннадцать в буфетной Джейкобу вдруг пришло в голову, что Дженни вот уже час не показывается на глаза. Вернувшись в гостиную, он увидел, как она входила — явно с улицы, поскольку сбросила дождевик. Ее сопровождал Раффино. Когда Дженни подошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась и глаза у нее ярко блестят. Раффино небрежно-вежливо улыбнулся Джейкобу; чуть позже, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо, а та без улыбки попрощалась.
— Мне завтра к восьми на съемку, — сказала Дженни, обращаясь к Джейкобу. — Пора домой, а то буду как выжатый лимон. Ты не против, милый?
— Господи, какое может быть «против»!
Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.
— Дженни, — сказал Джейкоб, — ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.
— С удовольствием. Я совершенно вымотана.
— Ты стала просто ослепительна.
— Я такая же, как была.
— Ничего подобного. — Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. — Дженни, я в тебя влюбился.
— Джейкоб, не говори глупости.
— Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.
Странно, правда? Такая оказия.
— Ничего ты не влюбился.
— Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. — Он ощутил легкий укол страха.
Она выпрямилась в его объятиях.
— Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.