— Простите, — промямлил он.
Князь Павел хмыкнул. Лакей, в расшитой серебром алой ливрее, распахнул дверцу лимузина. Мычание отца решило вопрос в пользу Вэла: княгиня Ростова предъявила в этот день и час супругу кое-какие нешуточные претензии, которые позволяли ей распоряжаться домашней ситуацией по своему усмотрению.
— Если вдуматься хорошенько, то будет лучше, Вэл, если ты тоже пойдешь, — холодно объявила княгиня. — Сейчас уже слишком поздно, но приходи после обеда. Яхта называется либо «Миннегага», либо «Капер». — Княгиня села в лимузин. — Нужная, полагаю, выглядит повеселее — яхта Джексонов…
— Сообразишь — найдешь, — туманно пробормотал князь, давая понять, что Вэл справится с задачей, если у него хватит на это ума. — И пускай мой камердинер приглядит за тобой перед тем, как отправишься. И возьми мой галстук вместо того жуткого шнурка, которым ты щеголял в Вене. Давай взрослей — давно пора!
Когда лимузин с шуршанием двинулся по усыпанной гравием дорожке, щеки у Вэла горели огнем.
II
В каннской гавани было темно: вернее, казалось, что темно — после залитого светом променада, который Вэл только что покинул. Над бесчисленными рыбачьими лодками, нагроможденными на прибрежной полосе грудой раковин, тускло мерцали три портовых прожектора. В отдалении, где на приливной волне с неспешным достоинством покачивалась целая флотилия стройных яхт, виднелась россыпь других огоньков, а еще дальше — полная луна превращала морское лоно в гладко отполированный пол танцевального зала. Временами слышались то поскрипывание весел, то всплеск, то шорох — по мере того как гребная шлюпка продвигалась вперед по мелководью и ее неясный контур пробирался через лабиринт шатких яликов и баркасов. Вэл, спускаясь по бархатному пляжному склону, споткнулся о спящего лодочника и тотчас почуял тошнотворный запах чеснока и дешевого вина.
Он потряс лодочника за плечо, и тот испуганно раскрыл глаза.
— Вы не знаете, где пришвартованы «Миннегага» и «Капер»?
Когда шлюпка плавно заскользила по бухте, Вэл растянулся на корме и с легкой досадой вгляделся в луну, висевшую над Ривьерой. Луна была что надо, самая подходящая. Такая правильная луна показывалась часто — за неделю пять раз. И воздух, волшебный до боли, ласкал кожу, и с набережной доносилась музыка — множество мелодий от множества оркестров. На востоке простирался темный мыс Антиб, за ним располагалась Ницца, а еще далее — Монте-Карло, где ночь полнилась звоном золота. Когда-нибудь и Вэлу выпадет насладиться всем этим сполна, познать все удовольствия и преуспеть — но годы и обретенная житейская мудрость привьют ему равнодушие.
Однако сегодняшнему вечеру — вечеру, когда струя серебра колышется по направлению к луне широкой вьющейся прядью, когда за спиной у него мягко переливаются романтические каннские огни, когда в воздухе разлита неодолимая, невыразимая любовь, — сегодняшнему вечеру суждено пропасть зря.
— Которая? — вдруг спросил лодочник.
— Что которая? — приподнявшись, переспросил Вэл.
— Которая яхта?
Лодочник ткнул перед собой пальцем. Вэл повернул голову: над ними навис серый, похожий на меч нос яхты. Пока он предавался затяжным мечтаниям, лодка преодолела расстояние в полмили.
Вэл прочитал медные буквы — высоко над собой. Это был «Капер», однако на палубе едва различались неясные огоньки, не слышалось ни музыки, ни голосов: только время от времени мерно всплескивали невысокие волны, разбиваясь о борта судна.
— Нужна другая, — сказал Вэл. — «Миннегага».
— Не уходите пока.
Вэл вздрогнул. Тихий и нежный голос донесся откуда-то сверху, из темноты.
— Что за спешка? — продолжал этот нежный голос. — Думала, вот кто-то решил меня навестить, и вдруг такое жуткое разочарование.
Лодочник поднял весла и в недоумении уставился на Вэла. Вэл, однако, молчал, и лодочник энергично направил шлюпку к лунной дорожке.
— Стойте! — вырвалось у Вэла.
— Что ж, до свидания, — произнес тот же голос. — Загляните потом, когда сможете остаться подольше.
— Но я хочу остаться сейчас, — выдохнул Вэл.
Он отдал лодочнику нужные указания, и шлюпка, покачиваясь, снова приблизилась вплотную к нижней ступеньке лестницы, ведущей на палубу яхты. Какая-то юная особа — в смутно белеющем платье, с чудным тихим голосом — в самом деле позвала его из бархатного мрака. «А какие у нее глаза?» — пробормотал Вэл. Вопрос понравился ему своей романтичностью, и он повторил его еле слышно: «А какие у нее глаза?»
— Кто вы такой?
Девушка стояла теперь прямо над ним: она смотрела вниз, а он, взбираясь по лестнице, смотрел наверх, и, как только глаза их встретились, оба залились смехом.
Девушка была совсем юная, тоненькая — даже хрупкая, в платье, которое непритязательной белизной подчеркивало ее молодость. Два неясных пятна на щеках напоминали о румянце, который разливался там днем.
— Кто вы? — повторила девушка, отступив назад, и снова рассмеялась, когда голова Вэла поравнялась с палубой. — Я перепугана — и хочу это знать.
— Я джентльмен. — Вэл поклонился.
— Какой именно джентльмен? Джентльмены всякие бывают. По соседству с нашим столиком в Париже сидел один цветной джентльмен и… — Девушка умолкла. — Вы ведь не американец, так?