— Владимир Ильич Ленин определил о том, какие основные признаки империализма как высшей стадии капитализма, — вкрадчиво говорит Серега.
ДЕЙЛИ ТЕЛЕГРАф
Господа парижане! Что побудило вас прекратить прогулки в лесу Фонтебло? Причина этого — гнуснейшая статейка, напечатанная на страницах паршивенькой жалкой газетенки ЮПИ. Господа! Не верьте этим бредовым слухам! Вас надули! Х.Е. Хатковская жива, в чем вы сможете убедиться, увидев ее на своей загородной вилле в Виль Давре, 20.
ЮПИ — ФРАНС ПРЕСС
Господа! Сегодня ночью на своей вилле в предместье Вилль Давр была злодейски убита Х.Е. Хатковская. Вот как описывает эти трагические события ее соседка: «Сидим, пьем чай! Вдруг дверь задрожала от страшных ударов. Христина пресекла эти хулиганские выходки весьма оригинально: выкатив в прихожую легкий пулемет, она дала длинную очередь через дверь… Посыпалась отбитая штукатурка, мягко упало тело. Зазвенело стекло — Христина выстрелила в окно. И тут началось: из дверей, из окон, из труб парового отопления, из щелей полезли усатые личности в полумасках. Христина не растерялась: ломая пальцы о чужие скулы, проламывая черепа свинчаткой, она защищала вход в комнату, где мирно посапывали ее дети. Я влезла под диван и наблюдала оттуда. Вдруг все услышали гул моторов. Это подходила к дому колонна тяжелых танков…»
К середине первого урока в классе стало носиться какое-то странное предчувствие. К концу урока оно оформилось: з-запах! От доски, где стоял Серега, по всему классу ползла вонь. После перемены мы категорически отказались покинуть коридор. Мы вызывающе хохотали, и пустое здание отзывалось зловещим эхом.
— А-а! А если вы убили старушку-процентщицу и спрятали? Да! А теперь она там разлагается.
— Труп врага всегда пахнет хорошо, — изрек кто-то.
— Убивец! — прохрипел Митька Теплов.
Серега привел директрису. Он стоял, скрестив руки на груди, и таращился, что означало у него строгость, а директриса говорила очень эмоциональную речь:
— Какие нежные! Немедленно на урок! Дома, небось, у вас все эти запахи родные! Это все ваши испарения!
Нас загнали в класс. Мы уселись и стали дышать через платочки. Самый грязный платок был у Митяйчика.
Когда мы поутихли, Серега вытаращился и замогильным голосом сказал:
— Итак, сегодня у нас — загнивание капитализма. Чем, во-первых, характеризуется загнивание капитализма?
Я сказала:
— Ну, во-первых, запахом…
Вся эта безобразная история произошла из-за гриппа. По причине отсутствия в школе младших классов, коих в наличии имеется шесть, молоко, оным классам предназначенное, в больших количествах стало доставаться нам, девятому и десятому. Мы просто плавали в молоке. Из темных углов то и дело доносились звуки взрывов — там местные хулиганы звучно прихлопывали ногами пустые пакеты.
Дабы затруднить Сереге писание на доске объективных предпосылок и исторических значений, кто-то догадался протереть доску молоком. Молоко скисло, и по классу распространилась вонища.
* * *
Наступила весна. В классе радостные настроения. По стенам гуляют солнечные зайчики. Митяйчик занялся пиратством и направляет луч прямо в глаза отвечающему, чтобы тот не смог разглядеть плакат, который подняли с последней парты. На плакате крупно написана вожделенная формула.
Нашего физика зовут Константин Федорович Коркин. Это могучий старик с величавой осанкой, в белом парусиновом костюме и с палкой в руках. Он слеп на правый глаз и глух на левое ухо. Идет сорок девятый в его практике учебный год. Я решительно ничего не понимаю из того, что он говорит, потому что с физикой у меня дело швах. Я в состоянии лишь наблюдать, как Коркин любовно оглаживает какой-то прибор, а потом начинает щелкать выключателями. По экрану прибора бежит зеленая искра. Она подпрыгивает, дергается и, добежав до конца, снова выскакивает. Коркин ликует:
— Ать-тя-тя-тя-тя! Ать-тя-тя-тя-тя! Какая мощА! Уть-тю-тю! Какая мощА через цепь пошла! А? Моща какая!
Хатковская шепчет мне:
— Рацию налаживает…
Она почему-то убеждена, что Коркин — резидент.
— Мадлен! Если Коркин заложит нас своим боссам, нам всем труба.
— Брось, Хатковская! — говорю я. — У нас есть Санино Ванини и его Калашниковы. Он их мастерски разбирает и собирает.
— Все равно, труба. Какой пассаж!
Коркин завесил все стены гигантскими плакатами по физике. Над доской висят два лозунга:
1. НАСТОЯЩЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ С САМООБРАЗОВАНИЯ
и
2. ЭЛЕКТРОН ТАК ЖЕ НЕИСЧЕРПАЕМ, КАК И АТОМ; ПРИРОДА БЕСКОНЕЧНА.
Объяснения Коркина живы, увлекательны, непонятны и экзотичны:
— …И вот врубИшь, понимаешь ли, такое в сесть — и ать-тя-тя! МузЫка, тут тебе, понимаешь ли, речА, пенИо…
Коркинские лекции я записываю слово в слово, потому что Коркин не признает современных учебников и излагает материал принципиально по-своему. Я всегда стараюсь отвечать ему с глухого уха… или на худой конец со слепого глаза.
Но Коркина не так-то легко провести.
— Кожина, сама работку-то писала, сама писала, говорю, работку, сама?
Кожина, с робкой надеждой:
— Сама, Константин Федорович.
— И ни с кого не списывала, Кожина, ни с кого, понимаешь ли, не передирала, не перекатывала, ни с кого?