Умолял их о помощи. Они подумали-подумали — Хокер почесал в затылке, Бун пососал лимонные леденцы — и сказали ему, как остановить эту тварь. В качестве платы они хотели только одного, просили только… Ну, я уверена, что они сами поспешили сообщить вам об этом.
Под ложечкой у меня засосало, и я подумал о последних, ужасных мгновениях жизни моего отца, как он хватал ртом воздух на обочине шоссе.
— За это Старосты рассказали вашему деду о Процессе.
— О Процессе?
— Вы уже слышали это слово раньше?
— Да, от Старост. И еще оно было в дневнике деда. А что? Что это такое?
— Процесс представляет собой высокую науку и низкую магию. Он искривляет время и сжимает материю.
— Я не имею об этом ни малейшего представления.
— Процесс преобразует человека в сосуд. Превращает его в живую тюрьму. Нам нужен был доброволец. Человек сильный. Физически крепкий. Процесс требует некоторой подготовки… Над сечения мозга… А потом его нужно было доставить в место силы.
— Что это такое — место силы?
— Какое-нибудь древнее святилище, насыщенное духовной энергией. Помеченное определенными знаками и символами.
— И что потом?
— Нужно было вызвать у него кровотечение, Генри. Нужно было располосовать его запястья, чтобы жизнь вышла вместе с кровью. Пока он не опустеет. Пока не останется одна оболочка.
— Это же убийство.
— Нет. Это не вполне убийство. В том-то весь и фокус.
— И вы пошли на это?
— У нас не было иного выхода. Догадываетесь, кого они выбрали в качестве сосуда?
Ответ напрашивался сам собой.
— Эстеллу.
— Конечно. — Мисс Морнинг мрачно передернула плечами. — На ее кандидатуре настоял Дедлок. И мы пошли на это. Довели дело до конца.
— Где это случилось? — спросил я.
— Вам не нужно этого знать. Ответ вам вряд ли понравится.
Она посмотрела на меня так, будто ожидала от меня сообразительности, некоего логического скачка. Вид у меня, наверное, был туповатый.
— Это была ночь темных чудес, — продолжила мисс Морнинг. — Когда мы располосовали запястья женщины, они тут же затянулись кожей.
— Но это невозможно.
— Невозможно. Но я видела это своими глазами. Бедняжка Эстелла — она уже перестала быть человеком. Средневековый ум сказал бы, что мы изъяли душу этой женщины. Левиафан пришел на землю, и мы упрятали его в тюрьму из костей и плоти. Как джинна в бутылку. Как паука в банку. — Она, казалось, погрузилась в воспоминания. — Из человеческого существа мы сделали тюремную камеру. Не думаю, что мы поступили правильно. Но что сделано, то сделано. Когда мы закончили, Эстелла превратилась в пустую оболочку женщины. То напряжение, что она испытывала, держа в себе Левиафана, отключило большинство ее моторных функций. Она стала медлительной, тусклой, отсутствующей. Два дня спустя я сторожила нашу явочную квартиру на Морнингтон-кресчент, когда Старосты постучали в дверь и заявили, что хотят заглянуть.
— Зачем?
— Они сказали, что им не дает покоя совесть. Они сказали мне, что готовы сдаться.
— Вы им не поверили.
— Конечно нет. Они ведут более крупную игру. Этот меловой круг удерживает их не больше, чем пакет для продуктов может удержать оцелота.
Я чуть поморщился, услышав эту метафору.
— Ваш дед оставил службу и забрал с собой Эстеллу.
Он вернулся домой к вашей бабушке, а два дня спустя Эстелла исчезла. Он так и не сказал нам, где спрятал ее, даже наши самые жестокие провокации ничем нам не помогли. В Директорате есть люди, которые специализируются на умении убеждать, но ваш дед и словом об этом не обмолвился. Ни разу. Теперь вы понимаете, почему нам так необходимо найти Эстеллу. Она и есть война.
Мы с мисс Морнинг с тревогой смотрели друг на друга сквозь щупальца глиняного урода. В кармане у меня заверещал телефон.
— Извините, — сказал я, доставая трубку и заранее испытывая ужас перед той новостью, которая меня ждет.
Звонил мистер Дедлок. Наш разговор был коротким и почти целиком односторонним.
— Что он сказал? — спросила старушка, когда я закончил. — Говорите скорей.
— Дедлок согласился на их условия. — Голос мой дрожал, несмотря на все усилия говорить спокойно. — Старосты будут перемещены завтра.
Мисс Морнинг печально посмотрела на меня и отвернулась.
— Тогда я думаю, вам пора возвращаться домой и наилучшим образом провести те крохи времени, что у вас остались, потому что — уж вы мне поверьте — все вскоре покатится в тартарары.
У меня создалось впечатление, что в мире мисс Морнинг подобный язык относился к категории непристойных и использовался, только когда катастрофа уже была на пороге.
Я шарил в карманах пиджака в поисках ключа, когда дверь нашего маленького дома на Тутинг-Бек распахнулась и передо мной предстала Эбби в халатике. Волосы у нее еще не высохли после душа, от ее розового лица, очищенного от косметики, исходил карамельный запах увлажнителя.
— Я беспокоилась.
— Все в порядке. — Я вошел внутрь, закрыл дверь, запер ее, накинул цепочку. — Просто пришлось поработать допоздна, только и всего. — Я стащил с себя пальто и повесил его на крючок.
— Ты сердишься на меня?
— С какой стати мне на тебя сердиться?
Я разглядел голое тело под ее халатом. Она казалась какой-то хрупкой, кукольной, и я никогда еще не испытывал более непреодолимого желания обнять ее.
— Я просто подумала, что после того, что случилось вчера… — Она прикусила нижнюю губу. — После того, что не случилось вчера…
Я обнял ее, прижал к себе, поцеловал в губы, не беспокоясь о последствиях, хоть раз не думая о том, что могу выставить себя в глупом виде.
— Генри? — произнесла она дрожащим голосом, когда наши губы разъединились и моя рука машинально соскользнула вниз.
Без слов я повел ее в свою комнату, где как можно нежнее снял с нее халат, погладил пальцами ее груди, упал на колени и принялся целовать каждый уголок ее тела.