— Не слишком ли цветисто, как ты думаешь, Бун?
— Устрашающе смело.
— Какая дерзость. Наглая, откровенная дерзость.
— Он говорит то, что думает, не правда ли, наш юный мистер Ламб?
— Он называет вещи своими именами.
— А знаешь, мне это нравится.
— Я это уважаю.
— Благоразумный юноша!
— Славный парень!
— Малый хоть куда!
— Приходите к нам еще. Ведь вы придете, сэр?
— Мы будем с нетерпением ждать вашего визита.
— Прежде чем дадите деру.
— Да, еще одно, сэр, перед вашим уходом.
— Пару слов о вашем батюшке.
— Вашем покойном, оплакиваемом папочке.
— О моем отце? — спросил я, чувствуя, как в душе шевельнулась паника. — Что вы знаете о моем отце?
Бун бросил на меня хитрый взгляд, и я почувствовал приступ тошноты.
— Хотите узнать, сколько времени он умирал, сэр? Его заклинило в искореженном автомобиле, и медицинская братия долго пыталась извлечь его оттуда, но так и не смогла.
В ушах у меня пульсировало.
— Откуда вы это знаете?
Хокер ухмыльнулся.
— Четыре часа, сэр. Четыре невыносимых часа, и только потом он наконец отдал богу душу. Не очень приятная смерть, правда, Бун?
— Если хочешь знать мое мнение, так это просто кошмарный ужас.
— Долговременная — я бы так сказал. Мучительно долговременная.
— Ни фига себе, Бун, ты знаешь такие длинные слова.
— А как же иначе, Хокер? Ведь ты все-таки имеешь дело с пятикратным победителем Катбертского конкурса многословия.
— Прими мои поздравления, дорогуша.
Хокер улыбнулся, взглянув на меня.
— Он истек кровью, мистер Л. Кажется, это было ужасное кровотечение в животике. Самое худшее из кровотечений.
— В конце он звал вас. Выкрикивал ваше имя, когда боль в кишках отпустила и он начал бредить.
Я развернулся и стал барабанить по стеклу.
— Выпустите меня!
Хокер поморщился.
— Неужели вам не понравился наш рассказ, сэр?
Слезы струились по моему лицу. Я стучал по стеклу ладонью.
— Стирфорт! Откройте эту чертову дверь!
Бун поморщился.
— Задели вас за больное место, да, мистер Л.?
Я изо всей силы ударил по стеклу. Сомневаюсь, что в тот момент меня волновало, разобьется ли оно под моим кулаком.
— Стирфорт!
Хокер продолжал ухмыляться.
— Что толку так волноваться, дружище?
Наконец дверь отъехала в сторону.
Бун махнул мне вслед.
— Пока, мистер Л.
— Бай-бай, сэр!
— Здоровьичка желаем!
Их смех все еще доносился до меня, когда дверь за мной с шипением закрылась и я вывалился в коридор, прямо в руки ожидавшего меня Стирфорта.
— Примите мое сочувствие, — сказал он с нетипичным для него состраданием в голосе. — Искреннее сочувствие.
Дождь молотил по машине, которая везла нас с Даунинг-стрит, ливень был такой сильный, что его струи, словно пар, отскакивали в воздух. Я утонул в сиденье, на этот раз находя чуть ли не приятным вездесущий запах мокрой псины.
Барнаби подался вперед, вглядываясь сквозь работающие дворники в бурные потоки воды и пытаясь разглядеть дорогу, а ливень становился все сильнее. Стирфорт сидел развалясь, глаза полузакрыты, руки сцеплены. Уж не молится ли он, спрашивал я себя.
В конце концов, к своему удивлению, именно я нарушил тишину первым.
— Они знают о моем отце, — сказал я, чувствуя, как страх постепенно отступает, а на смену ему приходит злость; я закипал гневом, думая об этих непристойностях Уайтхолла, об этих голоколенных монстрах, для которых человеческое несчастье — источник непреходящей радости. — Откуда они знают о моем отце?
Питбуль не ответил, он лишь торжественно взирал на пол, словно надеясь получить отпущение грехов.
Дождь стучал по крыше, полыхнула молния, грянула барабанная дробь грома. Когда вспышка осветила лицо Стирфорта, я увидел, что его черты начали искажаться, увидел, как они сжимаются, растягиваются, перекашиваются в нечто совершенно невообразимое.
Кажется, на несколько секунд я даже перестал дышать.
Когда Стирфорт заговорил, я снова услышал, что голос его превратился в подобие хозяйского.
— Добрый вечер, мистер Ламб.
— Дедлок? — тихо сказал я.
— Ну, вы узнали? — спросил он. — Нам известно местонахождение Эстеллы?
— К сожалению, я не смог их разговорить.
— К сожалению? Вы меня очень разочаровали, Генри Ламб. Вы разочаровали меня, и в результате этот город находится на грани катастрофы.
— Они знают о моем отце, — сказал я. — Они знают все. Там такой запах… А когда они смотрят на тебя, ты чувствуешь… словно тебе кто-то иголки вонзает в голову.
— Вам придется снова встретиться с ними.
Желудок у меня сжался при одной этой мысли.
— Я всего лишь клерк-классификатор.
— Никаких возражений. Вы встретитесь с ними еще раз завтра.
Я пытался возражать, но было уже слишком поздно.
Когда Дедлок вышел из тела Стирфорта, тот откинулся к спинке сиденья, бешено вдыхая воздух. Стремясь вдохнуть как можно больше, он ослабил галстук, сорвав несколько верхних пуговиц с рубашки.
Передо мной на миг мелькнула оголенная грудь здоровяка, и даже теперь я думаю — лучше бы я этого не видел. Бедняга Стирфорт — его кожа, рассеченная личиночно-белыми шрамами, изборожденная старыми швами, впадинами, канавками и зубцами, была изрыта многочисленными розоватыми впадинами. Стирфорт, видимо, понял, что я увидел, потому что быстро прикрыл грудь, и его лицо загорелось румянцем унижения.
— Вы не заслуживаете этого, — пробормотал он. — Никто из нас этого не заслуживает.