Получается, он обсчитался. Или чародей ошибся, называя срок обратного преображения. Теперь это уже неважно. Главное — успел он выскочить под луну или нет? На что сейчас похоже его лицо? Жалко, нет зеркала… А с караван-сарая придется завтра уходить. Сотворить с утра пораньше простенький морок тысяцкого, дабы каждый, кто заглянет, увидел, что тот спит, а самому уйти. Хозяин денег за скакунов еще не отдал — значит, беспокоиться насчет побега постояльца не станет.
Зато — уже завтра он может пойти к причалам, договориться о месте на ладье. И домой!!!
* * *
Выйдя из комнаты, Олег несколько раз низко поклонился мороку:
— Да, господин! Слушаю, господин! Благодарю, господин!
После чего притворил дверь и бодро затрусил к выходу.
И домой!!!
* * *
Выйдя из комнаты, Олег несколько раз низко поклонился мороку:
— Да, господин! Слушаю, господин! Благодарю, господин!
После чего притворил дверь и бодро затрусил к выходу. На плече у него висела пухлая чересседельная сумка — в нее пришлось запихать всю одежду. Под мышкой был коврик — в него Середин завернул саблю вместе с поясом. Хозяин караван-сарая встретил его недоуменным взглядом, но ведун расплылся в идиотской улыбке, всячески излучая восторг:
— Господин велел мне купить для себя золотую серьгу! И повелел нанять арбу для дальнего пути, с погонщиком. Где можно здесь нанять арбу?
— Ты с кем разговариваешь, раб? — У хозяина раздулись крылья носа, и Олег поспешно склонился в глубоком поклоне:
— Простите, господин. Виноват, господин. Только хозяину не говорите, господин…
— Еще посмотрим, — ответил караван-сарайщик. — Ступай через площадь, на той стороне всегда пустые повозки есть.
Не разгибаясь, Середин допятился до ворот, а затем вдоль забора зашагал прочь.
Поначалу он думал переодеться на одной из улочек, благо наружных окон в здешних городах нигде не делают. Но оказалось, что во всех проулках неизменно кто-то есть, и после получаса скитаний он сдался, ушел за ворота и утопал на несколько километров в пустыню, где его не могли разглядеть даже сторожа на городских стенах. Опустил сумки на землю, раскатал коврик, опоясался — без оружия он уже давно чувствовал себя куда дискомфортнее, нежели даже без штанов. Потом помолился прекрасной Маре — и уж тогда зачесал в затылке.
У него было два одеяния: «эмира» и Барсихана. Но ни тот, ни другой чересседельную сумку на плече носить не станут: слишком знатные. В таком виде он будет выглядеть подозрительно. Оставаться рабом — еще хуже. Никаких прав, никто и разговаривать не станет.
— Ладно, попытаемся выбрать средний вариант, — решил Олег. — Рубаха, сапоги и чалма. Допустим, я воин, оставшийся без копя. Не очень богатый, не знатный, но и не нищий. Только бы никто не спрашивал, кто и откуда. Не то сразу раскусят.
Он натянул белую рубаху из тонкого льна, надел черную чалму, хвост которой заправил под ворот так, чтобы она надежно закрывала проколотое ухо. Закинул на одно плечо сумку, на другое коврик:
— Для начала пойду к ладьям. Авось сегодня и отплыву.
Определить ладью, с хозяином которой имело смысл разговаривать, оказалось очень просто. Если судно разгружается — значит, прибыло недавно и назад поплывет не скоро. Если сидит высоко — оно пустое, тоже отбывать не собирается. А вот то, что просело чуть не по самые борта, но к разгрузке приступать не торопится — вот это, значит, загружено товаром и готово отвалить.
Из полусотни ладей, что стояли у причалов, под выбранный ведуном критерий подходило только одно — с выкрашенной в красный цвет мачтой и оскаленной мордой змея на носу. Поправив на плече сумку, Олег подошел ближе и остановился возле мужиков, играющих на досках причала в кости:
— Мир вам, добры люди. Из каких краев будете?
— Тебе-то какое дело, нерусь немытая? — буркнул один, а второй почти одновременно ответил:
— Ростовскими будем, мил человек. Кидай, посмотрим, как ныне попадешь.
— Чего кидать? — не понял Середин.
— Я не тебе, мил человек, — поднял на него карие глаза веснушчатый торговый гость. — Ступай с миром.
— Назад скоро сбираетесь?
— То у хозяина спрашивать надобно, — махнул в сторону судна веснушчатый.
— Ступай с миром.
— Назад скоро сбираетесь?
— То у хозяина спрашивать надобно, — махнул в сторону судна веснушчатый. — Наше дело токмо паруса поднимать да веслами грести.
Поняв из жеста, что владелец на корабле, Олег обогнул мужиков, по сходням поднялся на борт. Здесь было пустовато: на русских ладьях обычно не меньше полусотни человек команды — моряки, судовая рать, без которой в безлюдных местах можно запросто и товара, и головы лишиться. А тут — на носу один человек конец на канате в косичку заплетает, другой у борта с бочками возится, что от кормы до носа бок о бок стоят. Трюм в центре палубы открыт — видать, еще какой товар ждут.
Оглянувшись на гостя, оба моряка тут же вернулись к своим занятиям, не произнеся не слова.
— Мир вам, добрые люди… — несколько разочарованно поздоровался Олег.
В дощатом домике, что стоял у самой кормы, резко распахнулась дверь, и наружу выскочил паренек лет двадцати: румяный, плечистый, с только начавшими темнеть волосами на верхней губе. Алая атласная косоворотка, такие же штаны, заправленные в короткие сапожки, узкий кушак с большим узлом, золотая гривна на шее, пара перстней на пальцах.