Щиты столкнулись. Насош попятился перед неожиданным напором, и Середин, почти в упор прижавшись к врагу, через верх его деревянного диска ударил палашом вниз, еще и еще, ощущая, как оружие погружается во что-то плотное и немного упругое. Усатый воин сделал еще шаг назад, споткнулся, опрокинулся на спину. Олег тоже потерял равновесие, рухнул прямо на него, скатился дальше в пыль, тут же поднялся на колено и замер, ожидая, когда всё кончится. Отпустил палаш и, вскинув руку к плечу, скрипнул зубами от боли.
Рана есть. Кровоточащая. Но ничего не задето: не бьет кровь из артерий, не перерезаны сухожилия, и даже мышцы продолжают подчиняться. Это порез. Всего лишь поверхностный порез.
Олег вытер руку о пыль, положил на рукоять палаша и поднял голову. Крайний стражник что-то вдруг увидел в его взгляде, швырнул саблю и с криком метнулся в дом. Середин выпрямился, обернулся — Барсихан тоже кинулся наутек.
Ведун сорвался с места, в несколько скачков догнал его, огрел оголовьем палаша но затылку.
Ведун сорвался с места, в несколько скачков догнал его, огрел оголовьем палаша но затылку. Хозяин покатился, а Олег развернулся — и очень вовремя, чтобы отстраниться от брошенного копья. Последний из стражников схватился за саблю, ударил — ведун парировал палашом и выбросил вперед щит, пытаясь сломать ему плечо. Руку воин убрал, но удар краем тяжелого диска пришелся в ребра, отчего глаза несчастного мгновенно потемнели, и Олег всего лишь избавил его от мук, тут же рубанув по горлу. Над двором повисла тишина. Ведун отер саблю об одежду стражника, спрятал в ножны и пошел к сараям, что стояли напротив дома. Там, в углу конюшни, отыскал старую паутину, всю смотал, наложил себе на порез. Увидел на стене веревку, у ворот — чурбак для рубки, прихватил и то, и другое, вернулся во двор. В первую очередь добрел до пруда, опустился на колени и долго, долго пил прохладную воду. Утолив первую жажду, перебросил веревку через ветку смоковницы, снял со стражника кушак и смотал им Барсихану руки за спиной. Подкатил чурбак под ветку. На конце веревки не спеша связал петлю, накинул ее хозяину на шею. Еще раз сходил попить, а вернувшись, отер мокрой рукой толстяку лицо. Тот вздрогнул, закрутил головой.
— Давай, вставай, любитель изящной словесности. Залезай на чурбак.
— Не полезу… — с хрипом замотал головой хозяин.
— А я тебе помогу. — Середин потянул всем весом свободный конец веревки, петля на шее Барсихана сузилась, и он тут же, как миленький, подбежал к чурбаку, запрыгнул на него.
— Нет ничего страшнее быдла, дорвавшегося до власти, — прошипел он.
— Электрическая сила, откуда здесь слова-то такие взялись, — искренне удивился Олег. — И, кстати, нет ничего страшнее власти, что довела до бунта даже самого тихого и послушного раба. А что касается всяких грязных и диких варваров, которых ты якобы приобщал к культуре и цивилизации, — то вот их самих мы сейчас и спросим. Пусть они судят.
Ведун толкнул калитку в сад и громко позвал:
— Зорди! Сюда иди!
Минутой спустя на двор выбежал надсмотрщик и застыл, увидев распластанные тела и залитую кровью землю.
— Свисти.
— А? — поднял араб на него шальные глаза.
— Свисти, чучело!
— Да, — кивнул Зорди, вытянул из-за пазухи свисток и дунул в него несколько раз.
— Молодец. Теперь ступай в дом и выгоняй сюда гарем. Им тоже под замком больше сидеть не нужно.
Вскоре двор начал наполняться людьми. Первыми прибежали на свисток невольники из сада и столпились возле калитки, глядя то на мертвецов, то на Барсихана с петлей па шее. Женщины, что выбирались из дома, прикрывая платками лица, тоже предпочли тесниться у дома — некоторые даже взвизгивали, когда выходящие из дверей подталкивали их сзади.
— Все, Зорди? — окликнул надсмотрщика Олег, заметив его в дверях.
— Евнухи отказались выходить, э-э-э… — замялся невольник, не зная, как обращаться к вчерашнему рабу. — Сказывали, хозяин гарем покидать запрещает.
— Ну, этим убогим всё равно, — махнул рукой Середин и повысил голос: — В общем, так, люди добрые! Всё, нет больше власти Барсихана! Всех объявляю свободными! Можете расходиться по домам. Выберемся как-нибудь до ближайшей границы, а там по домам разойдемся.
— Коли из Хорезма уйдем, так всё едино в землях Черных ханов нас поймают и в другое место продадут, — хмуро ответила одна из женщин.
— Ну, хотите, я вас и через соседние земли проведу?
— А детей моих ты потом кормить станешь? Как я троих выращу? Здесь я останусь.
Авось, не прогонит новый хозяин. Хоть рабыней, а рядом с детьми оставит.
— И я детей не брошу. И я… — решительно ответили еще две женщины.
— Ну, ладно, бабы, — отвернулся от них Середин. — Им с детьми на руках податься некуда. А вы чего молчите, мужики? Неужто домой никто попасть не хочет?
— Не уйдем, — ответил пожилой невольник из задних рядов. — Через пустыню не пройдешь. А коли и пройдешь, всё равно поймают. У стражи глаз наметанный, враз беглых опознают. Хоть по одному пойдем, хоть вместе, а силы у стражников завсегда больше будет. Или на кол посадят, или побьют, ежели не сдашься.
— Какая разница? — взмахнул саблей Олег. — Уж лучше в бою голову сложить, чем в рабстве всю жизнь гнобиться! Мы им покажем, почем кровушка наша в сече стоит! До гроба запомнят!