В общем, как ни кинь — а к осени погреб свой дерптский епископ освободит, причем большинство воинов скорее всего попадут в турецкие или французские невольники, а Зализа и боярин Батов либо поедут домой за деньги немалые, либо на эшафот на немалые муки.
Подобное будущее не нравилось никому, однако, разобрать, подобно графу Монте-Кристо каменную кладку, скрепленную раствором на куриных яйцах, оказалось невозможным; за толстой дверью из сосновых досок, чем-то подпертой снаружи, постоянно дежурил караул из нескольких вооруженных воинов; а низкое узкое окно во двор перегораживали три коротких, но толстых железных прута.
— Ну что, боярин, — кивнул Зализа Картышеву на окно. — Ты, вроде, знаток по железу. Что скажешь?
— Скажу, что железо железу рознь, — Игорь, поморщился, отчего следы ожогов на его лице пошли складками, словно смятый пергамент, дотянулся до прутьев, пощупал пальцами. — Это, например, полное дерьмо. Сыромятина. Прослав, у тебя от моего капронового шнура нитки еще остались?
— Несколько штучек, боярин, — мужик сунул руку за пазуху и вытянул клубок, явно закаченный себе на потом, в хозяйство.
— Отлично, — Картышев примерил расстояние между прутьями. — Если два вынести, то можно пролезть.
— Как? — подступил боярин Батов.
— Как обычно: двое подсаживают, остальные поодному вылезают.
— Вынуть как? — переспросил Зализа.
— Песок нужен. Лучше кварцевый, но тут не до жиру… — Игорь поднял с полу грязь, растер между пальцами, поморщился: — Могли бы и нормальную отсыпку сделать.
Он поплевал на нитку, обмазал грязью и перекинул через крайний прут. Принялся старательно елозить нитью туда-сюда, временами снимая ее, поплевывая и добавляя поднятого с полу песка. Где-то через час, устав, скинул нитку и попросил опричника:
— Посмотри, Семен Прокофьевич, видно чего-нибудь?
— Блестит, — заглянул сбоку Зализа. — Начистил ты его, как шишак перед царевым смотром.
— Экий ты… — Картышев, похоже, хотел добавить пару слов, более привычных для двадцатого века, но сдержался. — Это означает, что абразив снял верхний, окислившийся слой металла. То есть, малехо потоньше прут уже стал.
Зализа недоверчиво покачал головой, ковырнул блестящую полосу ногтем и вдруг оживился:
— А ведь верно Игорь Евгеньевич сказывает, есть царапина! — потом снова погрустнел: — Только сколько времени нам этак елозить придется?
— А ты куда-то торопишься, Семен Прокофьевич? — подошел к окну Костя Росин.
То есть, малехо потоньше прут уже стал.
Зализа недоверчиво покачал головой, ковырнул блестящую полосу ногтем и вдруг оживился:
— А ведь верно Игорь Евгеньевич сказывает, есть царапина! — потом снова погрустнел: — Только сколько времени нам этак елозить придется?
— А ты куда-то торопишься, Семен Прокофьевич? — подошел к окну Костя Росин. — Давай-ка, Игорь, я теперь поработаю.
— Не, это не дело, — покачал головой Картышев. — По одному прутику мы и вправду до осени ковыряться станем. Давайте так: встаем четверо, каждый берет по нити, два соседних прута трем сверху и снизу. И человечка у окна, песок добавлять, да наружу выглядывать, от греха. Как устанем, меняемся. Нужно только нити длинные брать, чтобы не у самого окна стоять, а в глубине подвала. Тогда снаружи, со света, не видно будет, чем мы тут занимаемся. А нитки и так тонкие. Заметано? Прослав, гони мои нитки!
Поначалу пленники взялись за работу без особого азарта, не столько с надеждой на успех, сколько от вынужденного безделья. Однако к вечеру выяснилось, то им удалось «протереть» прутья больше, чем на толщину ниток, и теперь Картышеву пришлось даже успокаивать излишне рьяных работников:
— Силу! Силу не применяйте! Нитку порвете. Тут дело не в силе, а в частоте движений. И песок не забывайте добавлять. Помните, это не нитка железо режет, это абразив работает. Без него толку не будет.
Стража относилась к пленникам, как к скотине — впихивала один раз в день большое корыто с какой-то овощной баландой, кадку воды, и больше не появлялось. В качестве отхожего места приходилось использовать дальний угол подвала, хлебать варево прямо из корыта — благо хоть ложки были у каждого либо за поясом, либо в сапоге. Зато больше днем никто к ним не заглядывал и делать свое дело не мешал.
После того, как нити углубились в толщу прута больше, чем на пару миллиметров, дело пошло еще веселее — теперь добавленный под нить песок не осыпался, постоянно оставаясь в «рабочей зоне». Обычная грязь постепенно выкрашивалась, и оставался только прочный, хорошо царапающий железо песок. Ровно через неделю, день в день, первая из ниток проскочила через узкую щель и повисла в руках Георгия Батова. Еще через пару часов закончила свое дело еще одна нить.
— Хорош выпендриваться, — остановил работу Картышев. — То, что осталось, рукой сломать можно. Теперь решить надо, когда вылезать станем?
— Я думаю, ночи дождемся, да и сдернем отсюда, — предложил Росин. — Юлю только найти нужно…
— Плохо ночью, — покачал головой Зализа. — Темно, дороги не видно, в замке тоже тьма. Куда идти, мы не знаем, а сослепу и вовсе заплутаем. К тому же, ночью стражу завсегда получше выставляют, все двери и ворота на запоре. Шум поднимется раньше, чем найти чего успеем. Перебьют, али назад загонят.