Корзинка исчезла.
— Ужин скоро будет готов, госпожа, — Инга увидела рядом с собой тело, покрытое крупными каплями воды, и невольно зябко передернула плечами. — Вы позволите, я расчешу вам волосы, госпожа?
— Дозволяю…
Певица поднялась на холмик, уселась рядом с излучающим тепло камнем, тряхнула головой, распуская волосы, ощутила ласковое к ним прикосновение. Она прищурилась на закатное солнце и поймала себя на том, что снова чувствует себя спокойной и счастливой.
Инга сладко потянулась и в голос, от всей души, запела:
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди едут за деньгами,
Люди посланы делами,
Убегают от обиды и тоски
А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги.
Она осознала, что вокруг воцарилась странная тишина, и смолкла. Маленькие существа, побросав свою работу, собрались вокруг, изумленно приоткрыв маленькие ротики. На деревьях расселись крылатые разномастные коты вперемешку с летучими мышами, устроившимися неправильно — головой вверх. На берегу стояли монах, некое вконец несуразное чудище из сучьев, коней и волочащихся длинных водорослей, несколько мохнатиков размером с собаку, но на задних ногах, из воды выглядывали девичьи головы.
— Спой еще, госпожа, — попросил один из малышей.
— Вам понравилось? — спросила Инга, и все зрители — и на земле, и на деревьях, и в воде дружно закивали головами.
— Еще никогда со своего порождения я не слышал ничего подобного, — признался монах.
Инга задумалась, глядя на них с некоторым сомнением, потом медленно повернула перстень камнем наружу.
— Вам нравится, как я пою?
— Очень нравится, госпожа, — сказала болотница, по-прежнему расчесывающая ей волосы. — Нам никто и никогда не пел, госпожа. И уж тем паче так красиво, как вы.
Девушка рассмеялась, снова залюбовавшись епископским подарком. И первыми словами, что пришли ей в голову, были слова Владимира Высоцкого про этих самых обитателей славянских лесов.
В заколдованных дремучих,
Старых муромских лесах,
Нечисть там бродила тучей,
На проезжих сея страх,
Будь ты конный, будь ты пеший —
Заграбас-стают,
Ну а лешие так по лесу
И шас-стают
Стра-а-ашно, аж жуть.
А мужик, купец, иль воин,
Попадал в дремучий лес,
Кто по делу с перепою,
Али с дуру в чащу лез,
По причине по какой,
Беспричин-н-ноли
Только все как их видали, так
И сгин-н-нули
Стра-а-ашно, аж жуть.
В заколдованных болотах
Там кикиморы живут,
Защекочут до икоты,
И на дно уволокут…
Зловещие куплеты озорной песенки далеко растекались над болотами Северной Пустоши, подхватывались эхом в сосновых борах и дубовых рощах, катились над укрытыми вечерним туманом полями и стелились над озерами, превращаясь в долгое переливистое завывание, но так и не утихая насовсем, находя слушателей везде — от древних славянских капищ над берегами Одера, до неведомых пока бородатым казакам Амура и Колымы.
Забился, услышав грозный голос тайги, поближе к печке усталый вепс, перекрестился застигнутый на дороге одинокий монах, испуганно сжал бердыш стрелец островной крепости Орешек, дрогнули и разметались дымки над могилой Отца варягов, сами собой зазвенели колокола Сергеева посада. И только один-единственный человек не встревожился услышанным звукам: дерптский епископ, поставив кубок и отодвинув Регину, подошел к окну, оперся руками на толстые железные прутья, улыбнулся:
— Инга…
Он вздохнул, вернулся к столу и тряхнул серебряный колокольчик.
Госпожа Болева, понимая, что сейчас в залу кто-то войдет, стыдливо навернула на себя шкуру.
— Латоша, — узнал вошедшего воина хозяин замка. — Флора сюда позови.
Сам дерптский епископ спустился в подземелье и вскоре вернулся с книгой в одной руке и небольшим мешочком в другой.
— Вы меня звали, господин епископ? — шагнул в малую залу начальник стражи.
— Да, я звал тебя, Флор. — Хозяин замка оперся обеими руками на стол, угрюмой тенью нависая над древней книгой. — Ты служишь епископу верой и правдой уже второй десяток лет, не жалея своей жизни для спасения его от опасностей и выполнения его приказов.
— Да, господин епископ, — кивнул ливонец, не очень понимая, почему правитель говорит о себе, как о постороннем человеке.
— Я убедился в твоей преданности, а потому хочу доверить величайшую ценность, которая только есть в этом замке, — хозяин с нежностью провел пальцами по тисненому кожаному переплету. — Завтра ты отправишься в Лондон, найдешь там королевскую библиотеку и передашь ей от моего имени этот щедрый, этот ценнейший, этот величайший дар.
Дерптский епископ подобрал с кресла свой бархатный плащ, приподняв книгу, расстелил его на столе, завернул свое сокровище в него и протянул воину.
— Если хочешь, можешь взять с собой любую охрану, но книга обязана любой ценой добраться до Лондона и попасть в королевскую библиотеку. Ты меня понимаешь, Флор?
Стражник совершенно не понимал, откуда такая торжественность по поводу пересылки какой-то старой книги, но все равно кивнул: ему приказали, его дело исполнять, а не думать.
Съездить в Лондон — это не на русские мушкетоны кидаться, ничего страшного.