Люгер все же попытался оценить происходящее. Во-первых, старик вовсе не обязательно был его отцом, несмотря на несомненное внешнее сходство. Во-вторых, и Хоммус, и Ганглети, и кормилица явно находились под чьим-то сильнейшим влиянием и вряд ли действовали по собственной воле. Значит, старик, скорее всего, и был кукловодом, дергавшим за нитки живых марионеток. Это объяснение казалось вполне правдоподобным, однако интуиция подсказывала Слоту нечто другое.
Некоторое время он молча рассматривал человека в черном, пытаясь понять, не является ли тот существом вроде Шаркада Гадамеса. В памяти даже всплыл эпизод из древней пьески, написанной задолго до Катастрофы: сыну являлся призрак его подло убиенного отца.
Поскольку любые догадки были бесплодными, долгие размышления чересчур утомительными, а жизни как будто ничего не угрожало, Люгер приготовился принять истинное положение вещей, чем бы оно для него ни обернулось.
Он медленно опустился в кресло, почти завидуя Ганглети, пребывавшей в бессознательном состоянии и вкушавшей отдых. Сейчас ему тоже не помешал бы бокал вина, однако старуха все еще лежала в обмороке.
Человек в черном пересек зал и выбрал кресло, стоявшее в отдалении, у окна. Лунный свет падал на него сзади, превращая седые волосы в некое подобие нимба. Старик улыбался, но Стервятник не мог разобрать в полутьме, что выражает его улыбка. Возможно, это была просто застывшая гримаса.
— Значит, у меня будет внук… — сказал Люгер-старший после долгой паузы. Сказал без всякой радости. У него был приглушенный голос, заставлявший прислушиваться к каждому слову. Поначалу он производил впечатление опасного заговорщика или пожилого дуэлянта и любовника, на веку которого случилось множество кровавых историй. Но мнимое очарование быстро пропадало, а под тонким слоем умудренности и опытности обнаруживался неизбежный осадок цинизма.
— Лучше бы ему вовсе не родиться, — продолжал старик. — Я мог убить его собственными руками, но для этого понадобилось бы вспороть материнский живот, а ты едва ли поверишь, что я избавил бы тебя от многих бед, неминуемых в будущем… Захотелось наследника, да? Понимаю. Я сам совершил такую же ошибку.
Я сам совершил такую же ошибку. Но ты проклянешь тот день, когда он появится на свет…
Слушая этот жутковатый бред, Стервятник пытался понять, чем занимались в его доме Гелла Ганглети, Верчед Хоммус и старый кривляющийся шут, который, возможно, свихнулся даже раньше этих двоих… Тем не менее его слова оставляли след.
— Ты был наверху? — с угрозой спросил Стервятник.
— Да, я видел твою женщину. Не беспокойся, я ее не тронул. Она даже не заметила моего тихого присутствия. — Люгер-старший широко ухмыльнулся, а у его сына мороз прошел по коже, когда он представил себе, что могла означать эта фраза. — Поздравляю… У тебя неплохой вкус. Впрочем, эта тоже когда-то была недурна. — Старик показал на Геллу, кое-как укрытую чужим платьем, и подмигнул Стервятнику, будто до сих пор разделял его чрезмерное увлечение дамами. Впрочем, не исключено, что так оно и было.
Люгер слишком устал, чтобы посвящать остаток ночи обсуждению женских достоинств Сегейлы и Ганглети. По его мнению, предок вел с ним какую-то невразумительную игру. Слот следил за стариком из-под полуопущенных век, ощущая гнет нарастающей тревоги и сожалея о том, что эта встреча вообще состоялась.
— Может быть, ты объяснишь мне, что происходит? — вкрадчиво спросил Стервятник.
Люгер-старший проигнорировал этот вопрос.
— Прекрасное оружие, — сказал он, рассматривая земмурский меч, лежавший у Слота на коленях. — Эта игрушка из Фруат-Гойма. Далеко же ты забрался…
— Какого черта?!. — взревел Стервятник, теряя терпение, и осекся, в очередной раз наткнувшись на ледяную улыбку собеседника.
— Я тоже соскучился по тебе, мой мальчик. Ты мог быть более почтительным со своим отцом, — сказал старик с иронической укоризной. — Ах да, понимаю, издержки воспитания. Меня не было так долго… Кажется, ты интересовался судьбой молодой служанки? Ее изнасиловал и убил тот господин, который недавно свалился с крыши. Кстати, ты не знаешь, почему он совершил эту прискорбнейшую оплошность?
Улыбка и насмешливый тон Люгера-старшего бесили Стервятника, но он не мог послать старика к черту и прогнать его. Оставаясь в неведении, Слот не избавил бы от возможной опасности ни себя, ни Сегейлу.
— Кто еще находится в доме? — спросил он, не обращая внимания на последний вопрос, который, конечно же, был чисто риторическим.
— Их было двое. А теперь нас стало четверо. — Старик не изменил своей раздражающей привычке, продолжая говорить загадками. — Иди спать, — добавил он уже без улыбки. Его лицо вдруг сделалось пустым, как будто невидимая ладонь стерла с него всякое выражение.
Слот бросил взгляд в сторону Геллы, и старик понял его без слов.
— Она не убежит, — пообещал он изменившимся голосом, в котором было что-то пугающее. — Я побуду с ней… до утра.
И, как ни странно, Стервятник ему поверил. Кое-что убеждало лучше любых слов. Может быть, зов крови — тихий, но неодолимый.
Люгер послушно встал и отправился к Сегейле, проклиная неразговорчивость своего папаши. Выходя из зала, он обернулся и еще раз убедился в том, что не стал жертвой наваждения: старик по-прежнему был тут, похожий одновременно на преступника и святого; полуобнаженная Гелла Ганглети спала в кресле; кормилица лежала на полу в глубоком обмороке…