День за днем, ночь за ночью проводила Венга в плену бесплодных сожалений. Чем ближе становилась Мормора тем более мрачные предчувствия одолевали спутницу Слота. Что-то угнетало ее, и это были не только тоскливые зимние ландшафты и развалины поселений пережившей смуту страны. От матери она унаследовала редкий дар, благодаря которому могла бы избежать многих бед, но не знала, как им распорядиться.
У нее появились бессвязные пугающие видения, но она не имела ключа к этим тревожным знамениям. В противном случае Венга оказала бы Люгеру бесценную услугу и сразу направила его по верному пути, то есть туда, куда Стервятника все равно рано или поздно неизбежно привела бы судьба.
Пока же они продолжали странствовать по дорогам, смутно знакомым Слоту со времени его первого путешествия в Скел-Моргос. До древней столицы оставалось не более двух дневных переходов, и Люгер уже чуял новую опасность. Бледная кожа и пепельного оттенка волосы выдавали в нем чужестранца, а у Гедалла, опасавшегося очередного заговора, повсюду хватало шпионов. Стервятник решил было изменить внешность, чтобы не оказаться пленником давнего врага, однако Венга избавила его от лишних забот.
Страх стал ее путеводной нитью. Этот липкий неотвязный страх внушало ей некое место, расположенное далеко на юге; оно манило Венгу так неудержимо, как может манить только смерть. Она испытывала необъяснимую уверенность в том, что именно туда должен идти Стервятник, а не в город, куда он почему-то стремился попасть. В Скел-Моргосе он не найдет ничего; зато, может, найдет хоть что-нибудь там, где витал теперь порабощенный дух Венги. То место, безлюдное и заброшенное, все еще оставалось средоточием зла и обещало либо гибель, либо избавление — как для Люгера, так и для его дочери.
Стоило Венге закрыть глаза, как в темноте под веками возникало мерцающее кольцо, будто насаженное на невидимую ось. Поначалу оно казалось ей просто размытым пятном; спустя несколько дней кольцо уже напоминало сгусток звездной пыли. Еще через сутки, когда странников отделял от Скел-Моргоса всего один переход, Венга смогла различить на поверхности кольца что-то вроде арок, но тщетно пыталась сосчитать голубоватые дуги, под которыми притаилась непроницаемая тьма…
Ей не удавалось заснуть хотя бы на час.
Еще через сутки, когда странников отделял от Скел-Моргоса всего один переход, Венга смогла различить на поверхности кольца что-то вроде арок, но тщетно пыталась сосчитать голубоватые дуги, под которыми притаилась непроницаемая тьма…
Ей не удавалось заснуть хотя бы на час. Охваченная страхом, она наяву переживала кошмары, оказавшись во власти изматывающиих видений. Она решила, что сошла с ума, и, как ни странно, ей стало немного легче. В минуты просветления она замечала, что Люгер не испытывает подобных мук, во всяком случае, пока ничто не угрожало его рассудку. Временами он казался ей таким далеким, будто находился где-то по другую сторону горного хребта. И если что-то испортило ему сон, то отнюдь не чужеродное влияние. На самом деле это объяснялось просто: притяжение Алтарей ощущали только те, кто родился в Гикунде, над которой тоже распростер свои крылья Черный Лебедь.
* * *
Сумерки застали их на безлесной равнине, где трудно было найти укрытие на ночь. Западный ветер с океана принес дождь. Непогода напомнила Стервятнику валидийскую позднюю осень. Подумав о родине, он понял, что ему успели смертельно надоесть эти чужие неприветливые земли. На здешней каменистой почве лишь кое-где росли деревья — чахлые, кривые, сиротливые. Как и всадников, их терзал ветер и поливал дождь.
Венга дрожала от холода, закутавшись в намокший плащ, и прятала под капюшоном осунувшееся лицо. Ее глаза, несмотря на опухшие веки, сверкали лихорадочным огнем. Пытка бессонницей продолжалась, и женщина выглядела полоумной.
Стервятник ехал рядом, изредка погоняя уставших лошадей. С тех пор как они миновали последнее селение, прошло уже несколько часов. И странное дело — Люгер не помнил, где и когда он свернул с дороги, ведущей в Скел-Моргос. И даже если бы он захотел вернуться, то не знал, в каком направлении двигаться.
Однообразная равнина тянулась во все стороны сколько хватало глаз. И неизвестно было, когда закончится дождь и выглянет солнце. От Венги теперь мало толку, решил Стервятник, хотя смутные подозрения не покидали его. Заблудившись, он мог рассчитывать только на самого себя. И поскольку с ним уже случалось нечто подобное в южной пустыне, он догадывался, что причина кроется в некоем наваждении.
Слабым утешением для него послужило то, что жертвой столь же изощренного обмана чувств стал Афгедам Нохус, державшийся позади странствующей парочки на пределе видимости. Монах-шуремит не обращал внимания на усталость и не замечал мерзкой погоды. Он преследовал врага и знал, что в случае успеха его ожидает награда, подлинная цена которой неведома людишкам, погрязшим во лжи и грехе. Но слепая вера — плохой советчик и еще худший попутчик; Афгедаму Нохусу вскоре предстояло убедиться в этом.
…В сгустившихся сумерках монах приблизился к валидийцу и его шлюхе насколько позволяла осторожность. В отличие от Люгера, который хотя бы мог попытаться развести костер, Нохус по-прежнему действовал скрытно и думал, что его присутствие остается незамеченным. Шуремит приготовился провести не самую лучшую ночь в своей жизни — в промокшей одежде и в окружении холодной рыдающей тьмы, — однако у него случались ночи и похуже.