— Норико писала, что в тот вечер ты, папа, всех просто озадачил своим поведением. Не только ее, но и всех Сайто. И никто так толком и не понял, что именно ты хотел сказать. Суйти тоже выразил недоумение, когда я прочитала ему письмо Норико.
— Нет, это просто удивительно! — со смехом воскликнул я. — Как же так? Ведь ты, Сэцуко, сама в прошлом году подталкивала меня к подобному шагу, намекая на необходимость «предварительных мер», чтобы мы не споткнулись с Сайто, как до того с Миякэ. Разве ты не помнишь?
— Я действительно стала ужасно забывчивой и боюсь, папочка, что совершенно не помню, что я там такое тебе говорила.
— Но, Сэцуко, этого же просто не может быть! Сэцуко вдруг остановилась и воскликнула:
— До чего все-таки прекрасны осенью клены!
— Да, детка, — сказал я. — А чуть позднее они будут еще красивее.
— Они и сейчас просто потрясающие! — улыбнулась моя дочь, и мы с ней пошли дальше. Она довольно долго молчала, потом вдруг сказала: — Между прочим, папа, мы вчера вечером болтали с Таро о разных вещах, и он совершенно случайно упомянул о каком-то разговоре, который вы с ним вели как раз на прошлой неделе.
О том композиторе, что недавно с собой покончил.
— Юкио Нагути? Да-да, я припоминаю этот разговор. И мне показалось, что Таро считает самоубийство этого человека бессмысленным.
— Таро-сан просто немного встревожило то, что ты, папа, чересчур близко к сердцу принимаешь смерть господина Нагути и, мало того, даже проводишь некую параллель между его карьерой и своей собственной. Да и все мы тоже встревожились, когда услышали об этом. Откровенно говоря, папа, в последнее время, особенно после твоего выхода на пенсию, нас несколько беспокоит, что ты так часто бываешь в каком-то подавленном настроении. Я засмеялся:
— Ну так успокойтесь! Поверь, Сэцуко, мне ни на секунду даже в голову не приходило совершить то, что совершил господин Нагути.
— Насколько я понимаю, — продолжала Сэцуко, — песни господина Нагути становились все более популярными в нашей стране с каждым новым витком милитаризации. Видимо, именно потому он полагал, что просто обязан разделить ответственность за эту войну с генералами и политиками. Только ты, папа, ошибаешься, если и тебе в голову хотя бы иногда приходят подобные мысли. Ты ведь, в конце концов, был художником.
— Позволь мне еще раз заверить тебя, Сэцуко: я никогда не задумывался о возможности для себя такого поступка, какой совершил Нагути. Но в то же время я и не слишком горжусь тем, что, будучи тогда человеком тоже до некоторой степени влиятельным, использовал свое влияние в целях, имевших поистине ужасный конец.
Дочь, похоже, задумалась над моими словами. Помолчав, она сказала:
— Прости, папа, но все-таки, наверное, важно смотреть на определенные вещи под правильным углом зрения. Ты, папа, написал несколько замечательных картин и, несомненно, считался в свое время одним из наиболее известных и влиятельных художников. Но твои работы, папа, вряд ли имеют отношение к тем куда более сложным вещам, о которых мы только что говорили.
Но твои работы, папа, вряд ли имеют отношение к тем куда более сложным вещам, о которых мы только что говорили. Ты художник, ты просто изображал окружающую тебя действительность. И должен перестать думать о том, что при этом совершал какие-то страшные ошибки.
— Ну, Сэцуко, этот твой совет совершенно не похож на прошлогодний. Тогда, кажется, ты возлагала ответственность за все на мое прошлое.
— Прости, папа, но я могу лишь повторить: я совершенно не понимаю твоих намеков по поводу того, что произошло в прошлом году на смотринах Норико. Честное слово, для меня просто тайна — какое отношение твоя, папа, карьера должна была иметь к брачным переговорам. Во всяком случае, никого из семейства Сайто этот вопрос, по-моему, совершенно не тревожил, но, как мы с Норико и говорили тебе, их всех весьма озадачило твое неожиданное выступление во время «миаи».
— И это в высшей степени удивительно! Дело в том, Сэцуко, что мы с доктором Сайто знакомы очень давно. И он, будучи одним из самых известных критиков-искусствоведов, наверняка имел представление о том, как в те годы развивалась моя карьера и каковы наиболее прискорбные ее аспекты. А потому — в связи с грядущими событиями — я счел честным и справедливым полностью прояснить свое отношение кое к чему, что совершил в прошлом. И я абсолютно уверен: доктор Сайто высоко оценил этот мой поступок.
— Извини, но, судя по тому, что сказал мне Таро-сан, доктор Сайто никогда ничего толком не знал о том, как ты строил свою карьеру. Он, разумеется, всегда знал, что ты, папа, его сосед. Но похоже, до прошлого года и не подозревал, что ты вообще имеешь какое-то отношение к миру искусства, — во всяком случае, до тех пор, пока вы не начали брачные переговоры.
— А вот тут ты глубоко заблуждаешься, Сэцуко, — усмехнулся я. — Мы с доктором Сайто друг о друге знали давно и частенько, встретившись на улице, обменивались новостями, касавшимися как раз мира искусства.
— Ну, тогда я, конечно же, ошибаюсь. Прости, папа. И все-таки мне очень хотелось бы подчеркнуть, что никто и никогда не рассматривал твое, папа, прошлое с позиций обвинения. И мы все очень надеемся, что ты перестанешь наконец думать о себе так, как некоторые люди вроде того несчастного композитора.