— Извини, Оно-сан, но мне страшно любопытно, что ты сейчас рисуешь. Наверное, творишь что-то особенное?
Я улыбнулся, не отрываясь от холста.
— С чего ты взял? Я просто немного экспериментирую, вот и все.
— Нет, Оно-сан, я давно уже не видел, чтобы ты работал с такой страстью. И ты испросил уединения! А ведь ты не испрашивал уединения уже по крайней мере года два. С тех пор, как готовил к своей первой выставке «Танец льва».
Тут, наверное, нужно пояснить: когда художник чувствует, что ему могут помешать работать всякими ненужными комментариями, советами и замечаниями, не дав даже закончить картину, он может «испросить уединения». И это будет означать, что никто не станет пытаться увидеть эту работу до ее завершения или до тех пор, пока художник сам не отменит свою просьбу. Это очень разумное правило, особенно для тех условий, в каких мы жили и работали на вилле, где для десяти художников все-таки было тесновато; кроме того, оно давало возможность рисковать, пробуя новые методы работы и не боясь при этом показаться глупцом в чужих глазах.
— А что, действительно так заметно? — спросил я. — Мне казалось, я неплохо умею владеть собой.
— Ты, наверное, забыл, Оно-сан, что мы с тобой уже почти восемь лет работаем бок о бок. О да, мне заметно твое волнение, и я почти уверен, что это будет нечто особенное!
— Восемь лет? — удивленно заметил я. — Да, видимо, восемь.
— Конечно восемь, Оно-сан. И для меня огромная привилегия — работать рядом с таким талантливым человеком, как ты. Хотя порой твои работы и заставляли меня чувствовать собственное убожество. И все-таки это большая привилегия!
— Ты преувеличиваешь, — улыбнулся я, продолжая работать.
— Ничего подобного, Оно-сан! Я уверен, что ничего не добился бы за эти годы, если бы не имел постоянного источника вдохновения в виде твоих работ, которые рождались у меня на глазах. И ты, несомненно, заметил, чем моя скромненькая «Осенняя девушка» обязана твоей великолепной «Девушке на закате». Это всего лишь одна из многих моих попыток, Оно-сан, подражать твоему блеску. Слабая попытка, я понимаю, но все же Мори-сан был так добр, что даже похвалил мою «Девушку» и сказал, что для меня это значительный шаг вперед.
— Хотелось бы знать, — пробормотал я себе под нос, перестав водить кистью и глядя на холст, — а это тоже послужит тебе «источником вдохновения»?
Я некоторое время созерцал наполовину законченную картину. Потом посмотрел на Черепаху поверх старинного котла с водой, подвешенного между нами. Не замечая моего взгляда, он продолжал с энтузиазмом трудиться. С тех пор как мы с ним познакомились у мастера Такэды, ему удалось немного поправиться, а свойственный ему в те времена растерянно-испуганный взгляд сменился почти не сходившим с лица выражением детской радости. Кто-то, помнится, сравнил Черепаху со щенком, которого только что приласкали, и в тот день он мне действительно показался ужасно похожим на счастливого щенка.
— Скажи, Черепаха, — спросил я, — ты сейчас вполне доволен тем, как тебе работается?
— Очень доволен, Оно-сан, спасибо тебе! — незамедлительно откликнулся он. Затем все же посмотрел на меня и, улыбаясь, торопливо прибавил: — Хотя до тебя мне, конечно, еще далеко, Оно-сан.
Он продолжал писать, и я, немного понаблюдав за ним, снова спросил:
— А тебе никогда не хотелось попробовать какие-то иные, новые методы… иной подход к живописи?
— Иной подход, Оно-сан? — переспросил Черепаха, не поднимая глаз.
Он продолжал писать, и я, немного понаблюдав за ним, снова спросил:
— А тебе никогда не хотелось попробовать какие-то иные, новые методы… иной подход к живописи?
— Иной подход, Оно-сан? — переспросил Черепаха, не поднимая глаз.
— Признайся, разве честолюбие не побуждает тебя создать когда-нибудь подлинно значительное произведение? Я имею в виду не просто очередную удачную работу, которой мы тут, на вилле, будем дружно восхищаться. Я говорю о произведении, имеющем истинную, непреходящую ценность. О работе, способной стать существенным вкладом в нашу национальную культуру. Именно в этом смысле я и говорил о необходимости иного подхода к творчеству.
Говоря это, я все время внимательно смотрел на него, но он так и не оторвал глаз от своего холста и ни на секунду не перестал писать.
— Честно говоря, Оно-сан, — сказал он, по-прежнему не глядя на меня, — человек, занимающий столь скромное положение, как я, всегда ищет каких-то новых подходов. Впрочем, за минувший год мне, кажется, удалось все же выйти на верную тропу. Видишь ли, я заметил, что в этом году Мори-сан все чаще останавливает свой благосклонный взгляд на моих работах. И я знаю: он мной доволен. И может, когда-нибудь мне даже будет позволено выставить и свои работы рядом с твоими замечательными картинами и работами самого сэнсэя. — Черепаха наконец взглянул на меня и смущенно рассмеялся. — Прости, Оно-сан, у меня, наверное, фантазия чересчур разыгралась, но такие мысли помогают мне добиваться поставленной цели.
Я решил пока оставить эту тему и попозже снова попытаться разговорить своего дружка и на этот раз добиться от него откровенности. Но события опередили меня.