— Эксперимент Авалона, — напомнил я.
— Было дело. «Последний шанс», так его называли. Более полной профанации видеть мне еще не доводилось. Я уже был здесь, когда они проводили свои «исследования». Двадцать закоренелых преступников, приговоренных к смертной казни за особо тяжкие преступления.
Им сказали, что в случае согласия на эксперимент и благополучного возвращения из пропасти наказание будет заменено менее тяжким. Несомненно, выжившие получили бы пожизненное заключение с пожизненными обследованиями и посмертным вскрытием. Я видел, как их скармливали Бездне одного за другим.
— Никто не выжил.
— И это не значит ровным счетом ничего. Их было двадцать человек, а согласно статистике выживает…
— Три человека из десяти, — сказал я.
— Или тридцать из сотни, так что двадцать смертей подряд не являются даже серьезным статистическим скачком. Я видел и серии, когда подряд погибало по сотне человек. Заключенных было слишком мало, чтобы проводить серьезные исследования…
— В наши дни смертная казнь — редкость; особо опасных преступников федералы предпочитают валить при задержании, не полагаясь на крючкотворство адвокатов.
— Их слишком много, чтобы предоставлять им даже такую возможность, — закончил он и саркастически фыркнул. — Последний шанс! Шанс на что? На реабилитацию? Или на дальнейшую возможность творить беззаконие? Тот факт, что никто из них не выжил, еще не означает, что Бездна взяла на себя функции палача и казнила их за их преступления. Возможно, они были просто слишком слабы или посредственны. Никто до сих пор не знает, согласно каким критериям Бездна отбирает уцелевших.
— Насколько я понимаю, это зависело только от них самих, от того, какими они были и какая им досталась наследственность. Никакие закономерности в пропасти не работают. Кто-то из них вполне мог бы выжить.
— И оказаться великолепным архитектором.
— Или ужасающим маньяком. Вызнаете, как я вижу содержимое Бездны? Как огромный, мощный, беспристрастный компьютер. И будучи таковым, оно не знает критериев добра и зла, любви и ненависти, порядка и беззакония, справедливости и анархии. Она выбирает людей согласно только ей известным факторам, а может, благодаря случайному выпаданию счастливого номера. Она может не знать, да и не знает наверняка, какие силы пробуждает к жизни. Мне кажется, что там, внизу, кто-то ставит над человечеством глобальный эксперимент.
— Магистры?
— Магистры, молодой человек, это миф, придуманный людьми, так же, как когда-то они придумали себе Бога. — Несколько спорное заявление, между прочим. Не знаю, как там насчет Бога, но один из придуманных людьми пресловутых мифов не так давно чуть не снес мне голову мурамассой. — Безусловно, не Магистры. Я не знаю, с какими целями и каким образом, но кто-то исследует человечество, и делает это уже давно. Высшие цивилизации, быть может…
— Вы опасаетесь итога эксперимента? Или появления самих экспериментаторов в белых лабораторных халатах?
— Ни того ни другого. Опыт начался уже давно, и я не думаю, что он готов завершиться в обозримом будущем, но, вы понимаете, любой, даже тщательно продуманный опыт может выйти из-под контроля и показать совершенно непредсказуемые результаты. Мы — достаточно молодая раса и сами не представляем своих возможностей. Я боюсь, что однажды Бездна может пробудить к жизни такие силы, с которыми никто, и сама она в том числе, не сможет совладать. Я боюсь нового пришествия Зла.
О неудавшихся и вышедших из-под контроля экспериментах я мог бы написать целую книгу, чем, впрочем, сейчас и занимаюсь, и дать ее почитать профессору Резенфорду. Там была бы целая глава о срыве работ по проекту «Хамелеон», вследствие чего я вынужден был высиживать здесь и выслушивать чушь словоохотливого пенсионера от философии.
Если это чушь.
И Гвардия, и ВКС в свое время готовы были рассматривать Бездну как источник угрозы, и кто знает, что они имели в виду и насколько были правы.
Если банальному олигарху Тайреллу с его замашками на монархизм удалось вырастить в лабораториях суперманьяка и террориста, то кто знает, что могут произвести на свет высшие разумные существа. А тут еще и профессор закончил с теорией и начал сыпать фактами, подводя под нее практическую базу.
— Вы слышали о том, что мирный продавец прогулочных скиммеров на Претории после возвращения с Бездны расстрелял всю свою семью из винтовки и прихватил на тот свет половину своего городка и полвзвода пытавшихся его взять морских пехотинцев?
Я признался, что не слышал.
— А что примерно семь процентов из выживших и не проявивших способностей людей на данный момент находятся в психиатрических лечебницах с тяжелейшими неврозами и маниями?
— Нет.
— Что более двухсот человек покончили с собой?
— Если дела на самом деле обстоят так плохо, то почему планету не прикроют? — спросил я, хотя и сам знал ответ.
Профессор тоже не стал отвечать.
Деньги, огромные суммы, крутящиеся в сфере туризма, налоги, черный нал и многочисленные взятки разным комиссиям и чиновникам. И, кроме того, если не принимать во внимание гипотетических последствий в будущем, цифры погибших сейчас невелики. Двести человек? Столько за один день и на одной планете гибнет только в результате дорожно- и воздушно-транспортных происшествий. В масштабе Лиги двести человек — ничто.