— Извольте, — согласилась она и принялась за перечисление, загибая пальцы. — Сильное сотрясение мозга — это раз. Чрезмерная доза жесткого излучения, проникшего через повреждения в скафандре, — это два. Смещенные диски позвоночника с последующим нарушением опорно-двигательных функций — это три. Ожоги второй степени — это четыре. Пять раздробленных ребер с одной стороны и три треснувших с другой — это пять и шесть. Правая нога сломана в двух местах — это семь. Проникающее осколочное ранение живота — восемь. По-моему, более чем достаточно для одного человека.
— Но я ничего не чувствую.
— Почувствуете, — заверила она. — Как только закончится действие болеутоляющего лекарства.
— И когда я смогу встать?
— Встать? — Ее прекрасные серые глаза изумленно округлились. — Вы что, не слышали, что я вам сейчас говорила? Вам сильно повезло, что вы вообще живы, солдат. Я не доктор, но твердо могу сказать, что вы этой палаты не покинете еще на протяжении нескольких недель.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я. — Кстати, что с девушкой?
— С которой именно девушкой, солдат?
— Не валяйте дурака. То есть дурочку. В общем, не надо никого валять. Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю.
— А, наверное, вы имеете в виду принцессу Камиллу? У нее сильные ожоги почти на восьмидесяти процентах кожного покрова, но на этом и все. Пару дней пролежит в госпитале, потом оклемается. Ее скоро отправят к венценосному папочке, телепортом прямо на Тагобар. Каково, а?
Я попытался пошевелить рукой. Она слушалась меня с большим трудом, реакции запаздывали на пару секунд. О немедленной выписке, пожалуй, действительно не могло идти и речи.
— И сколько я уже здесь валяюсь?
— О, немного, — короткий взгляд на хронометр. — Двенадцать с половиной часов.
— Двенадцать с половиной часов. В вашей медицинской карте написано, что вы быстро приходите в себя.
— А там не написано, что голова у меня чугунная?
Она хихикнула, словно я угадал. Впрочем, с Фельдмана станется написать и что-нибудь похлеще.
Удостоверившись, что с принцессой все в порядке и задание можно считать более-менее выполненным, я вспомнил и о других своих делах.
— Визиты ко мне разрешены?
— При условии, что найдутся люди, желающие вас видеть.
— Тогда найдите мне Джека Моргана из аналитической группы и попросите немедленно ко мне прийти.
— Я медсестра, а не ваша секретарша.
— Ну, пожалуйста, сделайте мне одолжение, Мария. А в качестве ответной услуги я угощу вас ужином, когда выпишусь.
— Так и быть. — Она улыбнулась, продемонстрировав или щедрый природный дар, или классную работу гвардейских стоматологов. Или и то и другое сразу.
Джек заставил себя ждать.
Моим первым посетителем, если не считать медсестер и доктора, периодически заходивших для смены питательных и лечебных растворов в опутывающей меня паутине капельниц и списывания показаний всяческих медицинских приборов, стала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы. И это меня несказанно удивило. Вроде бы не должна она питать ко мне особо нежных чувств.
С другой стороны, медперсонал отказывался отвечать на любые мои вопросы, не касающиеся диагноза. Посему поболтать с журналисткой было совсем не лишне.
Диана напялила рабочий комбинезон гвардейца и притащила в палату горшок с моим любимым кактусом.
— Извините, других цветов не нашла. Но я решила, что вам будет приятно увидеть своего любимца.
Черт побери, мне действительно было приятно. Не становлюсь ли я сентиментальным на старости лет?
— А я-то, дурак, считал, что это мужчины должны дарить женщинам цветы.
— Вы окончательно отстали от жизни, — сказала она.
— Может быть, — согласился я. — Как продвигается ваша работа?
— Вы имеете в виду, когда никто не ставит палки в колеса? Неплохо продвигается. С головой зарылась в ваши архивы. Правда, там очень много белых пятен.
— Это не белые пятна, а черные дыры, — сказал я. — Просто у вас не полный допуск.
— На данный момент это неважно. Я собираюсь накатать статью строк этак сотен на шесть, посвященную мужественному герою, жертвующему собой во имя спасения прекраснейшей из принцесс. А также во имя торговых интересов Лиги.
— Если это название, то оно излишне длинно, — сказал я. — И цинично.
— Вы действительно проявили себя героем. (Я поморщился.) Но как вы думаете, будь ее высочество не с Тагобара, стал бы Авалон оплачивать рейд?
— Я думаю, что вы слишком много знаете.
— Это общедоступная информация, — сказала она. — О триумфе Гвардии раструбили все средства массовой информации. Моссад попал в неудобное положение во всей Лиге. Может быть, даже и на Израиле.
— Моссаду просто не повезло. Корабль погиб?
— Минут через восемь после вашего возвращения. Ничего не скажешь, вовремя мы с принцессой унесли ноги.
Точнее, вовремя нас с него унесли вместе с нашими ногами.
— Восемьдесят шесть погибших, — продолжила рассказ Диана. Она говорила с холодным цинизмом профессионального журналиста и не понимала, что проворачивает нож в моей ране. — Могу ли я рассчитывать на интервью с единственным выжившим участником событий?
— Принцесса тоже выжила, — напомнил я.
— Могу ли я рассчитывать на интервью с единственным выжившим участником событий?
— Принцесса тоже выжила, — напомнил я.