— Ну, извините. Да. предположительные у пас: Шервуд… да я?то верю, что не ушел! И Эно Риккен — два. Скромнее нужно быть, Шельмы. Иначе мы весь вражий флот перебьем, и товарищи на нас обидятся.
— Теперь пилотирование. Отвратительно. Единственной слетанной парой, как я говорил, остаются Ренн и Кампана. Риккены, сами понимаете, не в счет. Кстати. Танно, ты доложил, что «проблема несущественная». Как ты вообще до базы дополз, интересно мне знать?
Танно, не привыкший в обществе рта раскрывать, мучительно покраснел. Брат кинулся было на выручку, но Рубен заткнул его одним нетерпеливым жестом.
— Так это, — парень сплел пальцы на коленке, — двигатели работали. Я на ведущем… того… приехал. На визуальном контакте.
— В следующий раз докладывай адекватно. Я бы вывел тебя из боя. Летим дальше. Содд, ты ведущего прикрываешь огнем или собственным телом? Где тебя учили так прижиматься? Вале…
Пилот сжался всем телом. Рубен взглянул на него… и передумал бранить.
— Да все нормально. Покороче в другой раз рапортуй. За борт эту инструкцию — время дорого. Это приказ. И к ведущему — не так близко. Никуда он не денется.
Неприязненный взгляд, которым Вангелис одарил ведомого, и то, как Вале в ответ опустил глаза, сказали о многом. Ну что ж, Бента…
— Итак, двое суток одна пара небоеспособна.
Риккены подняли вопросительные лица.
— Не угадали. Танно принимает новую машину.
— Вот это да! — не сдержался Магне с верхней койки.
— Впредь убедительно прошу… эээ… не злоупотреблять моими талантами добытчика. Отдыхают Вангелис и Вале. Машины сдать, пилотам быть в резерве.
— Но командир, съер!…
— Стабилизатор в лохмотья, — отрезал Рубен. — Только не говори, что не сам виноват. Не пытался бы удрать от ведомого, не прилип бы он к тебе па дистанции, которая не позволила вовремя выделить и отстрелить противника. Скажи спасибо, что это только стабилизатор. Герой?одиночка, Мать Безумия!… Двое суток ремонта! Это командный вид спорта!
Вангелис глядел на него, фиолетовый и совершенно потрясенный: в его голове, очевидно, не укладывалось, как один отличный пилот может орать на другого отличного пилота только за то, что тот — отличный пилот.
— Ладно, — остыл Рубен. — Пролетели. Касательно радиообмена. Галдеж, который мы на радостях подняли в эфире, достиг мостика «Фреки». Некоторые… хммм… позы, в которых вы, по вашим словам, имели противника, вице?адмирал счел интересными. Еще раз руководство услышит подобное безобразие — их на нас же и опробуют. Учитесь говорить кратко и по делу. Всех касается. Теперь все. Отдыхаем.
Несколько бесконечно долгих секунд, с совершенно окаменевшим лицом и чугунными мышцами, и даже не мигая, Рубен глядел на мигающую зеленую лампу и слушал разливающийся в кубрике сумасшедший трезвон. Не понимая, не будучи в состоянии осознать, как такое возможно. Ошибка связистов, короткое замыкание систем, смещение пространственно?временных реалий, дурной сон!
Жизнь несправедлива, но.
Ошибка связистов, короткое замыкание систем, смещение пространственно?временных реалий, дурной сон!
Жизнь несправедлива, но… не до такой же степени!
Боевая тревога! Опять?
* * *
Есть такое зелье,
что потом вся жизнь — похмелье.
Кто его раз пригубит,
губы себе навек погубит.
Станут губы огня просить,
станут губы огонь ловить,
обжигаясь сугубо ?
а иного им пить не любо.
Башня Рован
Капля зависла на конце пипетки и всем своим весом обрушилась под веко, оттянутое невозмутимым техником. Холодная. Глаз непроизвольно дернулся.
— Полежите пока, лейтенант. Релаксант сейчас подействует.
С врачом не спорят. А с военным медтехником, возвышающимся над твоим распростертым телом — попробуй поспорь. За прозрачной перегородкой из зеленоватого пластика точно так же мучили Трине.
— … и расслабьтесь.
Легко сказать. Мышцы были как булыжные — тяжелые и такие же твердые — время от времени напоминающие о себе прострелом судороги. Аукнулись ему все дни, когда тревога гремела вновь и вновь, с извращенной жестокостью дожидаясь, пока щека твоя коснется подушки. Через двое суток выработался рефлекс. Опускаясь на койку, ты уже приучался ждать звонка, готовый взлететь на ноги, едва только вскинувшись из короткого сумбурного сна. И когда сплошной вибрирующий трезвон заливал палубу, ты снова и снова несся к машине, с искусственной бодростью покрикивая на эскадрилью, и только в кабине вспоминал, что голова, кажется, осталась там, на подушке. Сны досматривать. Ох, и какие сны! Несколько последних дней Шельмы шевелились благодаря стимуляторам, да еще ведерному термосу с кофе, который стараниями поварской бригады никогда не оставался пустым.
Бело- голубой медицинский дроид пощелкивал, превращая в своем таинственном нутре пробы пилотской крови в формулы и текст на доступном медику языке. Зеленый на черном. Медтехник, проводивший профилактику, глядел на монитор и хмурил тяжелые брови, и поди догадайся, привычка у него такая, или ему не нравишься ты сам на молекулярном уровне.
— …не можешь — поможем, — буркнул он, видимо, любимое свое присловье, — а не хочешь… — и не успел Рубен отдернуть запястье, как инъектор ужалил его в предплечье. Холодная струйка обожгла вену изнутри, напряженные мышцы вздрогнули и сами по себе распустились. Провалился в собственное тело, словно в кисель. Не сказать, чтобы так уж неприятно, особенно после того, как, словно загнанная лошадь, только и делал, что бежал, бежал и бежал, останавливаясь лишь глаза протереть, потому что чесались отчаянно, но…